За колымским перевалом - [86]

Жарченко повесил трубку, покрутил рычажок отбоя, грохнул кулаком по столу.

— Дело швах, Игнат Федорович! Бастуют бабы на Синеках. Видать, невтерпеж стало. Один лесовоз вернулся пустой. Остальные застряли в тайге.

— Не может быть, Петр Савельевич, — угрюмо проговорил Бутурин, — не пойдут политические на такое. Были бы там уголовники — от этой сволочи что угодно можно ждать.

— И все-то ты знаешь, Игнат Федорович, — Жарченко достал из кармана трубку, протянул Бутурину. — Один раз в день стал курить, когда сон одолевает. Может быть, выручишь?

Бутурин улыбнулся одними глазами.

— Думаете, я вам верю? Не дам всю пачку, — из железного ящика в углу комнаты он достал красивую желтую коробку. Воздух наполнился пряным ароматом. Бутурин открыл крышку, двумя пальцами ухватил щепотку табаку, положил на ладонь директору.

— Так и не скажешь, где берешь? — Жарченко осторожно заталкивал табак в трубку.

— Все равно не поверите.

— А все-таки. Колыма приучила ничему не удивляться.

— Раз в месяц ко мне является лагерный щеголь, молча кладет на стол вот такую коробочку, вежливо раскланивается и исчезает.

— Чем же ты заслужил такую честь?

— Помните, на Омчаке была великая резня между суками и ворами, которых только в лагерь привезли?

— Подлейшую штуку придумал тогда майор Байер. Отлично знал, чем все это кончится.

— В эту заваруху угодил и главарь воров в законе Лесник, а суки его величали Горбатый.

— Какой там к черту Горбатый! Красавец! В цирке бы ему выступать гимнастом, — вспомнил Жарченко. — Знакома мне эта личность.

— Так вот, как уж там ухитрились суки отбить Лесника от его братии, не знаю. Скрутили, впихнули кляп в рот, утащили в баню и затолкали в котел. Залетают ко мне в бойлерную — я кочегарил, орут: «Давай, падло, шланг с горячей водой!» В это время солдаты вернулись в зону. Суки выскочили и ходу. Я быстренько в баню, а Лесник как грешник в аду в котле корчится. Вода горячая уже до колен доходит. Вытащил я его и спрятал в своей каморке. Живучий оказался.

— Я слышал, что его все-таки подрезали где-то на Чукотке.

— Вряд ли Если бы так, не получал бы я свое ежемесячное «Золотое руно».

— Вот и думай, кто настоящий хозяин в колымских лагерях.

За стеной домика, где размещалась контора горного участка, послышался шум автомашины. Жарченко выглянул в окно, «ЗИС-5» тащил на буксире «виллис».

— Наконец-то, — Жарченко направился к выходу, около двери остановился. — Придется мне забрать у тебя «зисок», поеду на Синеки.

— Еще чего придумали? — возмутился Бутурин. — Заместителя, что ли, у вас нет? Он получше вас разберется там.

— Главный успел сказать по телефону, что на Синеки выехал сам Тарков. Надо его опередить, иначе башку снесет сгоряча. — Жарченко заложил руки за голову, до хруста в костях потянулся, широко зевая. — А я-то собирался у тебя сегодня отоспаться.

Усадив начальника в кабину старенького грузовика, Бутурин не торопился закрывать дверцу.

— Выкладывай, что надумал? — устало проговорил Жарченко. Ему было тесно в крохотной кабине машины, а тут еще между ног квадратная железная, печка выплескивала едкий дым в щели не плотно прикрытой дверцы. Он вытер мокрые от слез глаза и приказал шоферу — Туши, к черту, свою душегубку.

— Нельзя, гражданин начальник, — угрюмо пробасил шофер. — Морозище сегодня за пятьдесят!

— Он прав, Петр Савельевич, — вмешался Бутурин, — зачем рисковать. На ходу будет продувать, весь дым утянет.

— Так что у тебя? — спросил Жарченко, пытаясь плотнее прикрыть дверцу печки.

— Пока на Синеках развернутся, разрешите двинуть бригаду вон за ту сопку. Там, в долине, присмотрел я рощицу лиственниц. Не ахти какой лес, но на месяц я себя рудостойкой обеспечу.

— Вывозить чем будешь?

Бутурин развел руками:

— Бог его знает, что-нибудь придумаем.

Жарченко вырвал из тетради листок и написал распоряжение начальнику лагпункта выделить бригаду заключенных на лесозаготовки.

…До поселка Кулу Жарченко добрался к полудню. Здесь размещался лагерь, пополнявший рабочей силой горные предприятия. Лагпункты находились на горных участках. Контора была пуста. Жарченко прошел по коридору, заглядывая в каждую комнату.

— Что за наваждение! — удивленно воскликнул он. — Люди! Где вы?

Входная дверь с тягучим скрипом отворилась, через порог осторожно перешагнул высокий сухой старичок, на вытянутых руках его лежала охапка дров. Он сбросил поленья у двери, увидев Жарченко, прижался спиной к стене, чтобы пропустить его.

— Дневальный? Где капитан?

— Гражданин капитан ушедши в зону.

Жарченко удивленно посмотрел на старика.

— Священник?

— Никоим образом, гражданин начальник.

— А кто же?

— Археолог, если угодно, — старик тяжело и часто дышал, руки его дрожали.

— Как звать?

— Пеньковский.

— За что же тебя ушедши на Колыму?

Старик поднял худое, обросшее седыми волосами лицо, глаза его в темных глубоких провалах оживились, и Жарченко понял, что перед ним не старик, а измученный до предела еще не старый мужчина. Но тут же взгляд Пеньковского потух, он устало опустил голову. Только сейчас Жарченко разглядел, насколько изможденным было костлявое лицо заключенного. Грязный, заношенный, но аккуратно заштопанный бушлат, слишком большой для его худого тела, висел мешком.