За холмом - [34]

Когда подали экипаж из старого, практически антикварного «Бьюика» с впряжённой в него двойкой коней, украшенный полосками серебра вместо облупившихся хромированных деталей, наш герой только сдержанно улыбнулся, пробормотав: «Ну я что-то такое себе и представлял». Залез безропотно в салон, трогательно застеленный коврами, и принялся разглядывать окрестности. Сегодня в городе было оживление: по улицам куда-то направлялись большие компании людей, все с флажками в руках.

– Слушай, я впервые вижу у вас людей на улице. А где они все по обычным дням?

– Как где? Работают! – удивился Бегемотик.

– Ну не все же! Есть ведь дети, домохозяйки, старики…

– Все должны работать. Если человек ходит при свете дня на улице – значит, он бездельник и заслуживает наказания! Труд у всех разный: кто-то в полях, кто-то в мастерских, кто-то в учреждениях, а кто-то дома.

– Но ведь дома люди могут отдыхать и бездельничать, укрывшись от лишних глаз…

– Могут. Но этого же никто не будет видеть. Значит, и нарушения Великого устного закона, предписывающего всему обществу неустанно трудиться, нет.

– То есть как это? А если я украл что-то, и никто не видел, или убил кого?

– В этом случае есть пострадавшие, значит, есть преступление. А если ты бездельничаешь, твоё преступление – против общества труда, и оно в том, что ты своим бездельем можешь развращать остальных, в этом основная опасность. Потому что побочная опасность – что ты станешь беден и не сможешь кормить семью, она по тебе же и ударит, это никого уже не волнует. Но если никто не видит, что ты бездельничаешь, получается, что и преступления против общества нет. Есть преступление против самого себя, и ты сам себя же и караешь.

– Глубоко!

– Наши законы мудры, я не устаю этого повторять, а ты всё время сомневаешься.

Ехали недолго. Экипаж остановился у неприметного двухэтажного здания, чьё важное государственное значение выдавал только лозунг над входом: «Великий голос – наш рулевой, Совет старейшин – наша мудрость!».

– Ёмко! – похвалил путешественник.

В редакции на удивление было пустынно, никакой беготни репортёров между кабинетами, никаких криков и бешеного стука клавиатур или что тут у них – наверное, печатных машинок. Совсем не так представлял себе будни газеты наш банковский клерк. Это вообще была первая редакция, которую он посещал в жизни, и сравнивать, в общем-то, было не с чем, разве что с кино, но в кино ведь всегда привирают…

Они зашли в кабинет главного редактора на втором этаже, причём сын члена Совета открыл дверь ловким пинком. Из-за громадного стола выглядывала маленькая лысая голова уставшего от жизни человека. Увидев вошедших, человек фальшиво улыбнулся и встал, раскинув руки как бы для объятий. Объятия тоже оказались фальшивыми: пока он шёл в своём на удивление сером в этом мире ярких одежд костюме мимо бесконечного стола, видимо, должного компенсировать его собственные скромные размеры, руки опустил. Подошёл, всё ещё держа на лице подобострастную маску, слегка поклонился Бегемотику, потом повернулся к чужаку и медленно, словно засыпая, моргнул. Видимо, это было приветствие. Путешественник улыбнулся во все зубы и наклонился, чтобы мелкому редактору, чей взгляд упирался ему прямо в грудь, было видно его радушие.

– Как вы тут? – подчёркнуто покровительственным тоном спросил франт.

– Благодаря заботам мудрейших и знатнейших старейшин, наши дела идут прекрасно, трудимся на благо нашего вечного общества! – ласково вылил ушат липкого словесного мёда редактор.

Бегемотик, преобразившийся с момента входа в это здание в точную, но уменьшенную копию своего гиперважного папаши, по-хозяйски прошёлся по кабинету, оглядывая стены, мебель, потолок так, будто собирался это всё купить и искал какие-то шероховатости и скрытые дефекты.

– Так-так-так… – задумчиво, но очень чётко сказал он.

Редактор вжал и без того не особо выдающуюся голову в плечи. Видимо, он подозревал, что «так-так-так» на самом деле означает, что что-то не так.

– Трудимся, значит… – Бегемотик продолжал напускать чиновничьего пустого бреда, призванного подчеркнуть его статус и продемонстрировать, что голова его каждый момент забита важнейшими мыслями о процветании не только этого конкретного предприятия страны, но и всех остальных, вместе взятых и каждого по отдельности.

Редактор вежливо, но многозначительно вздохнул (не исключено, что именно так здесь выпрашивали себе прибавку к жалованью).

– Ну ладно, времени у нас мало: дела, дела… Зовите репортёров.

– Сей момент! – серый маленький человек не только сказал это по-лакейски, но так же и двинулся к двери – спиной, не теряя из виду важного сына важного человека.

Когда он вышел, мужчина вполголоса обратился к сыну члена Совета:

– А ты или твой отец – владельцы газеты, получается?

– Нет. Не совсем. Газету финансирует Совет. И чтобы не было разногласий никаких, обид всяких, после того как две газеты объединили в одну, решили так: в газете будет двенадцать страниц, по числу членов Совета. И каждый из членов Совета курирует одну из полос – так эти газетчики страницы почему-то называют, ну и нас приучили. То есть куратор распоряжается, какие туда поставить новости и статьи. Эти двенадцать полос по очереди меняются, опять же, чтобы соблюсти равенство: если у тебя на этой неделе была первая страница, значит, на следующей неделе будет вторая, а тот, у кого была двенадцатая, получит первую.