За городской стеной - [21]

— Ты подумай! — сказал Уиф. — Мы с Гектором проработали вместе семь лет в одном местечке — Куртуэйт оно называлось. Восемьдесят один год! Очень может быть! Вот ведь чертовщина какая!

На поле появились две огромные кобылы, которые, наверное, могли бы таскать плуг по двенадцать часов кряду, волочить по раскисшим дорогам пушки, перевозить из одного конца страны в другой имущество целой семьи. Они шли рысцой. В первый момент Ричарду показалось, что их никто не ведет, но потом он заметил пару коричневых штиблет, мелко семенивших между массивными копытами. Трудно было решить, что производит большее впечатление: громадные лошади с гривами, разделенными на пряди и перевитыми гирляндами, хвостами, подстриженными и заплетенными в идеально ровную лоснящуюся косу, отполированными копытами, ноздрями, пышущими жаром, ощутимым даже в этот жаркий день, или сам Гектор — малюсенький, строгий, с седыми вихрами, выбивающимися из-под нового картуза, в коричневой робе, хоть и самого маленького размера, но все равно не по росту длинной; он не уступал в резвости своим лошадям, бежал, подбивая коленями чересчур длинные и широкие штанины, и уголки его губ поочередно подергивались — это он отдавал приказания своим питомицам; он крепко держался за уздечки, высоко подняв руки, и достаточно было одной из кобыл раз мотнуть головой, чтобы он взлетел на воздух, но Ричард был уверен, что даже и тут он задрыгал бы ногами, ругнулся в сердцах и сохранил бы на лице каменное спокойствие.

Зрители встретили его смехом и аплодисментами, но Гектор скоро дал понять, что вышел он не смеха ради. Он провел лошадей шагом, пустил их рысью, чтобы продемонстрировать их мощь, сцепил их накрепко хвост к хвосту и заставил тянуться — кто кого; он оглаживал их и трепал, а затем, подойдя к человеку с микрофоном, стал указывать на их различные статьи, а микрофон все пел и пел им хвалу. Суровое выражение его лица начисто исключало мысль, что это цирковой номер, в то же время серьезность, с какой он выступал, не оставляла у зрителей сомнения в том, что они имеют счастье созерцать редкостное зрелище. Под конец он остановился возле судейской будки, подождал, чтобы поставили новую пластинку, объявленную как «Музыкальный автограф Гектора», высморкался в огромный платок, взял обеих лошадей под уздцы и под звуки марша «Полковник Боги», встреченного бурными аплодисментами, пустил своих ломовиков галопом к выходу через все поле, семеня и подскакивая между ними, едва касаясь земли носками башмаков.

— Пошли поговорим с ним, — сказал Уиф, который, должно быть, один на всем поле наблюдал за выступлением Гектора с улыбкой. — Черт возьми, хотел бы я быть таким в восемьдесят один год.

Они обошли поле вдоль выстроившихся грузовиков и направились в угол, где обосновался Гектор. Несколько человек стояли поблизости; они переговаривались между собой, однако к Гектору, который был слишком занят своими делами, обращаться не решались. Уиф подошел к нему, представил ему Ричарда, и Гектор, объявив во всеуслышание, что Уиф в лошадях толк знает, почему с ним можно и поговорить на эту тему, стал рассказывать им о своих клайдсдэйлях.

— Не забудь, — сказал он в заключение, — что это денег стоит. А у меня ведь ничего, кроме пенсии. Сам знаешь.

— Как же ты управляешься? — спросил Уиф.

— Управляюсь, — ответил Гектор. — Сегодня, например, я их пешком привел. Семь миль отшагал. И привел. Думал, не поспею на эту проклятую ярмарку, когда в Уотброу Пенелопа у меня вдруг закинулась. Я уж с ней и так и эдак, а она знай свое. Просто ума не приложу, что это на нее иногда находит. Ну а потом, мне ведь за показ платят. А как же! Фунт стерлингов за выход. А то и два. Но я никогда не прошу.

— Должно быть, большого труда стоит содержать их в таком прекрасном виде? — заметил Ричард.

— Труда? — переспросил Гектор. — При чем тут труд? — Он помолчал. — И все-таки я вот что тебе скажу, Уиф, — с этим кончено. Скоро никто знать не будет, даже как расчесывать гриву. Забудут, на что лошади хвост. Вот так-то! Кончено все это! И я тебе еще кое-что скажу — я рад! Возни с ними не оберешься.

— Когда же ты за это дело взялся — а, Гектор?

— Да уж год как. Видишь ли, Энсон рассчитал меня, сказал, что я на ферме больше не работник. Паскуда! Да я ему сто очков вперед дам. Ну, начал я чувствовать, что костенею. Не могу я на одном месте сидеть. Не могу сидеть дома. Не могу сидеть сложа руки. Думают так: костеней себе на здоровье. Тогда, мол, и в труп превратишься без хлопот. А, Уиф? К этой мысли тебя вроде приучают. Только со мной не выйдет, братец! Нет! Я еще попрыгаю.

— Ты останешься на гонку? — спросил Уиф.

Гектор ответил не сразу. Во время разговора с Уифом глаза его и все тело так и плясали от избытка какой-то лешачьей энергии — слова были лишь банальным выражением этой энергии. Но после вопроса Уифа он вдруг тяжело осел на плоские ступни, словно от удара, и сказал:

— Ни за что, Уиф! Зарекся!

Уиф кивнул.

— И обратно вы собираетесь сегодня же вечером? — спросил Ричард. — Опять семь миль пешком?

— Сегодня вечером? Да нет, сию минуту. Разве что у вас где-нибудь припасен десятитонный грузовик, на который я могу свою пару погрузить.