За голубым Сибирским морем - [4]

— Володя, как не стыдно! — возмутилась Люба.

— Ну что тут особенного? Это же его поговорка. Перевели человека и все, не плакать же теперь.

— Да ну тебя…

Замолчали, склонили головы над рукописями и снова стали скрипеть перьями.

3

Вечером, когда Павел уже собирался домой, в комнату зашел Голубенко. Он был в вельветовой куртке с молнией на вороте и карманах, в брюках моряка. Высокий, подтянутый. Нос у него орлиный, на голове — шапка кудрей.

— Извините, вспылил я, ушел. — Подставил стул поближе к столу, сел. — Ну как, разобрались? Я, признаться, последнее время переписку запустил.

— Да, письма есть довольно старые.

— С бородой.

— А разве отдел писем не беспокоит?

— Не-ет. Запишут и все.

— Теперь сам будешь начальником всех писем, наведешь порядок, — съехидничал Курбатов.

— И наведу. А ты все язвишь?

— Нет, шучу.

Да, это было так. Владимир Романович не скупился на смех и шутку. Он жил и работал как-то легко, весело, с юношеским задором. И потому его в редакции все звали просто Володя, хотя у этого Володи блестела уже солидная лысина и в школе учились два сына.

Вот и сейчас Володя пошутил, а Николай не принял шутки, стал сыпать упреки. Вгорячах обвинил Курбатова даже в том, что тот всегда радуется чужим неприятностям.

Грибанов смотрел на них и молчал. Он не знал еще ни того, ни другого и не мог определить, кто прав, а кто виноват.

Вскоре Володя попрощался и ушел: рабочий день уже кончился.

Грибанову хотелось поговорить с Николаем, но у того из-за Володи испортилось настроение. Он сидел и с жадностью тянул папиросу.

Наступило неловкое молчание. Выручили шахматы — доска торчала из-под пачки газет на тумбочке.

— В шахматы играете?

— С удовольствием, — оживился Голубенко.

— Давайте, Николай… как вас по батюшке? Забыл.

— Петрович.

— Первый ход ваш.

Николай уселся поудобней и двинул королевскую пешку. Павел ответил таким же ходом.

Широко распахнув двери, в кабинет вошел Ряшков.

— А, бывший и настоящий! Сражаетесь?

— Да, бывший, — ответил Голубенко, не глядя на редактора, и снял слона.

— Я бью так, — улыбнулся Павел.

— Ох, ты, море зеленое…

— Кругом тебе не везет, — усмехнулся редактор.

— Ничего. В народе говорят: «После плохого всегда бывает хорошее». Будем надеяться.

Игра продолжалась.

Ряшков молчал. Он стоял у стола, широко расставив ноги, курил. Его большая под машинку стриженная голова плотно сидела на толстой шее. Глаза серые, маленькие, мечущиеся. Он с жадностью затягивался и залпом выдыхал дым, широко раскрывая рот.

Из коридора крикнули:

— Иван Степанович, к телефону.

— Посмотрим, как тебе повезет… — бросил ему вдогонку Голубенко. — Вы что-то мне тут… мат вроде. Ловко. Еще одну?

— Давайте.

Не успели начать новую партию, как пришла Аня.

— К вам можно?

— О-о! Аннушка!.. Знакомьтесь, моя жена, — обратился к Николаю Грибанов.

Голубенко смутился. Встал и как-то неловко пожал Ане руку.

— Помешала? Пора уже домой.

— Да вот мы с Николаем…

— Нет, нет, — перебил его Голубенко, — поздно уж. Завтра… И заторопился.

4

В первом этаже гостиницы — гастроном. Ане вдруг захотелось белой булки и сыра. Но ни того, ни другого уже не было: разобрали. Ведь только недавно были отменены карточки, и когда в магазине появлялись ходовые продукты, то у прилавков вытягивались петлеобразные очереди… и тут же все разбирали.

Павел хмурым вышел из магазина, молча поднимался на свой этаж, поддерживая Аню за локоть. Он шел и опять думал о войне, о гитлеровцах. Как тяжело они поранили страну! Сколько же лет потребуется для того, чтобы восстановить наше хозяйство? И тогда опять можно будет зайти в магазин, купить пышную, подрумяненную булку, сливочного масла, сыру с большими слезками, колбасы или сосисок, таких мягких, аппетитных…

Аня тоже шла молча.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ КОГДА ВСЕ СПЯТ…

1

Первое дежурство!..

«Как бы не пропустить ошибку. Завтра приду в редакцию, на столе — свежая газета. Вот она! Каждая ее строчка мне знакома», — с волнением думал Павел.

Рабочий день кончился, но в комнате были еще Люба и Володя. Их задержал Армянцев. Он вышел на середину комнаты и с напускной серьезностью доложил, что от Шмагина прибыла телеграмма, всем братьям по перу с длинного пути он шлет сердечный привет.

— О, наконец-то! — воскликнула Люба. — Когда же он прибывает?

— Завтра утром.

— Это зав. промышленным отделом? — поинтересовался Павел.

— Да, и к тому же наш партийный бог, — пошутил Армянцев.

— Надо будет его встретить, — сказала Люба. — Но если он не везет нам яблок, тогда…

И, не успев придумать, что тогда, — засмеялась.

2

Грибанов сел за полосу. Это была вторая страница завтрашней газеты.

Заведующие отделами дежурили по очереди, они вместе с редактором вычитывали полосы, готовили их к печати. А с двенадцати часов ночи приходил новый дежурный — «свежая голова», кто-то из литературных сотрудников. Он, как контролер отдела технического контроля, с ротации выпускал газету в свет.

Выходит первая полоса из машины, литсотрудник берет оттиск, бросает на него свежий взгляд: хорошо ли получились заголовки, правильно ли поставлено клише, ведь случалось же, что спортсмен в газете бежал вверх ногами…

Потом сотрудник перечитывает все материалы газеты. Обнаружена смысловая ошибка — переливай весь стереотип, металлическую копию газеты, все начинай сначала; если ошибка грамматическая — сверли стереотип, впаивай другую букву; нет ошибок — пускай машину! Загудит ротация, и пахнущие краской газеты потекут сплошным потоком, налезая одна на другую.