За голубым порогом - [7]

За поворотом тропинки я нагнала своих товарищей. Александр Георгиевич делал мне какие-то знаки.

— Смотрите, белая сирень, — сказал он.

Я тщетно оглядывала путаницу кустарников. Вот барбарис, это листья смородины, колючая заманиха. Нигде не мелькали знакомые листья сирени.

— Да вы не туда смотрите, — сказал очень довольный моим недоумением директор. — Вот сирень, — и он похлопал ладонью по мощному стволу в обхват толщиной. Высоко над головой ветви сирени сплетались с ветвями ильмов и тополей.

Через несколько шагов мы опять остановились.

— Вот еще знакомое вам дерево, — сказал Александр Георгиевич. Ствол был примерно такой же толщины, что и у сирени, и покрыт серой гладкой корой. Я закинула голову, чтобы увидеть листву. Но ветви начинались на такой высоте, что рассмотреть ничего не удалось.

— Да ведь это яблоня, — с удивлением заметил Николай. Александр Георгиевич кивнул.

— Очень крупный экземпляр, — сказал он.

Морщинистая, скрученная, как канат, толстая лоза амурского винограда обвивала яблоню, угловатыми петлями повисала в воздухе, перекидываясь с яблони на бархат, и, взобравшись на кедр, смешивала с его иглами свою резную листву.

Гирлянды другой лианы — лимонника — опутывали невысокое деревце, метров пять-шесть высотой, напоминающее австралийский древовидный папоротник. Перистые листья этого дерева были не менее метра в длину. Это аралия — чертово дерево. Название подходящее — ствол, ветви и даже черешки листьев аралии усажены острыми шипами.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Стало душно, жарко. Влажный, парной воздух был совершенно неподвижен. Остро пахло мокрой землей и листьями, какими-то сладкими цветами. Глубокие тени под навесами листвы казались налитыми темно-зеленой водой. Лучи солнца, проскальзывая в просветы между густыми кронами, выхватывали из общей массы отдельные ветви, пучки листьев. Блистающие, облитые солнцем, они, казалось, светились зеленым пламенем. Искрами вспыхивали насекомые, пролетая в полосе солнечного луча, и гасли мгновенно в бездонных тенях.

Еще один ручей преградил нам путь. По округлым, скользким валунам и поваленным стволам деревьев мы перебрались на другой берег.

Директор предупредил, что если мы хотим увидеть каких-нибудь животных, то должны идти тихо, бесшумно и говорить только шепотом. После этого предупреждения на тропке стало ровно в два раза больше камней и сухих сучьев, прикрытых травой, о которые я поминутно спотыкалась. Возможно, это происходило от попытки идти «бесшумной поступью индейца», о которой так убедительно пишет Фенимор Купер.

Кусты смыкались над узкой тропой. Появились первые клещи. Они сидели, цепляясь задней парой ножек за листья травы и кустов, и простирали передние навстречу всему живому, передвигавшемуся мимо них. Другие валились сверху, ловко попадая нам на головы и плечи. Мы шли гуськом друг за другом. Шедший позади снимал клешей со спины идущего впереди. Через каждые полчаса мы очень внимательно осматривали себя, вытаскивая маленьких кровопийц из складок одежды. Клещу требуется некоторое время, чтобы найти подходящий участок кожи и присосаться. Частые осмотры — весьма надежный метод борьбы с этими животными.

На наше счастье, в этот день мошки было мало. Ее укусы вызывают сильный зуд. Мошка проникает в складки рукавов, за воротник, липнет к глазам, лезет в уши и может довести до бешенства. Правда, мы захватили с собой крем «Тайга», спасающий на некоторое время от укусов комаров и мошки. Но в такую жаркую погоду крем растекается по лицу, щиплет глаза и губы, к нему липнет мошка и паутина, да и действие его недолговременно.

Александр Георгиевич, шедший впереди, остановился и нагнулся, рассматривая что-то на влажной земле. Мы окружили его тесным кольцом. Водя прутиком, как указкой, он объяснил нам шепотом, что кусочек мха, сорванный с камня, и слабый отпечаток заостренного копытца — это следы молодого кабанчика. Немного дальше взрытая земля и следы указывали, что здесь было два кабана — они выкапывали луковицы лилейных.

Закуковала кукушка. Знакомая с детства несложная ее песенка напомнила перелески средней полосы России с их пронизанными солнцем березовыми рощами и пышными елочками на полянах.

Голос глухой кукушки, типичного обитателя уссурийской тайги, мы услышали немного позже. Ее песня начиналась со сдавленного вскрика и потом звучала все на одной ноте: ку-ку-ку-ку-ку, вместо привычного для слуха двухнотного мотива в малую терцию, как у нашей кукушки.

Все чаще поперек тропы свисали громадные тенета, сверкающие каплями росы. Идущий впереди веткой сметал их с нашего пути, но и разорванные, медленно опускаясь в неподвижном воздухе, они липли к лицу и рукам.

Зазевавшись, я попала лицом в такую паутину. Послышался легкий треск, когда с некоторым усилием я обрывала липкие, упругие нити. Большая бронзовка, сильный, стремительно летящий жук, влетела в тенета. Казалось, в ловушке появится громадная дыра. Однако все усилия жука лишь сотрясали сеть. Крупный, почти в грецкий орех, паук сначала испуганно метнулся в сторону, но быстро осмелел и кинулся к добыче. Через несколько минут в паутине повис аккуратно завернутый серебристый кокон.