За годом год - [85]

— Ты доволен?

— Еще бы!

— Когда все уедут, квартира будет твоя?

— Да.

— Ну ладно. Куда тебе спешить, давай выпьем пивца у Иларио.

— Хорошо, один стакан — и пойду.

Для того чтобы попасть в таверну, следовало толкнуть стеклянную дверь и подняться на одну ступеньку. Стойка была поделена на две части. Одна, обитая цинком, со стенкой из белого кафеля, предназначалась для пива. Здесь располагались краны от пивных бочек и аперитивы. У другого конца стойки, меньшего по размерам и отделанного деревом, отпускали вино клиентам, являвшимся со своей посудой: бутылями и кувшинами.

— Клянусь тебе, я своими глазами видел в цеху листовку, — утверждал рабочий, стоявший у стойки. Заметив вошедших приятелей, рабочий замолчал.

— Роток на замок, на горизонте мавры! — смеясь, крикнул кто-то из глубины зала.

— Это свои, — успокоил хозяин таверны.

— Брось ты.

Они подошли к стойке, где отпускали вино.

— Давай пойдем куда-нибудь в воскресенье, — предложил Антон.

— Пока нет, вот когда это кончится, — ответил Хоакин. И тут же спросил. — А сколько времени?

— У меня нет часов.

— Да, без часов паршиво. Никогда не знаешь, сколько времени. Мне обязательно надо купить часы.

— Из Танжера привозят за сходную цепу.

— Сейчас десять минут одиннадцатого, — сказал хозяин таверны с другого конца стойки. Он повесил свои наручные часы на горлышко бутылки.

— Мне уже пора, Антон.

— Допей свое пиво.

Хоакин допил то, что оставалось в стакане.

— Ну, смотри не попадайся. Пойду схожу в кино с сестренкой. Давно уже не водил ее.

— Когда начало?

— В десять сорок пять. Но я не хочу пропускать хронику.

— Ну, приятного развлечения.

— А тебе всяческой удачи.

Хоакин поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Дверь в комнату Рамиро была открыта, и он пожелал доброго вечера всему семейству, сидевшему за передвижным столиком.

— С невестой гулял? — спросила Бланка.

— Да. Гуляли по Дееса де ла Вилье. Очень хорошо, — ответил Хоакин.

— Пользуйся, пока холостой. Пока ты вольная птица. Вот женишься, пойдут детишки, носа за порог не высунешь, — заметил Рамиро.

— Можно подумать, будто ты сидишь дома, привязанный за ногу к кровати. Да ты больше бываешь на улице, чем дома, — возразила Бланка мужу.

— Так я работаю.

— Мы тоже несколько раз гуляли в Деесе, помнишь? — сказала Бланка.

— Ходили в Г’оррис, закусочную, рядом с какими-то сиротскими интернатами.

— Мы там танцевали, — подхватила Бланка.

Супруги замолчали, словно отдавшись далеким воспоминаниям.

— Вы слышали насчет бойкота транспорта? — спросил Хоакин.

— Да, — ответил Рамиро. — Мне рассказывали товарищи из районного отдела. Нам приказали не обращать на это внимания и пользоваться транспортом.

— Но ты не станешь, — сказала Бланка.

— Еще не знаю. Там видно будет. Вообще-то такая забастовка глупость. Тем, что будешь ходить пешком, многого не добьешься.

— Пойду поужинаю, — сказал Хоакин.

Он прошел в столовую и открыл окно. Слабый, белесый свет растекался по двору. Раздавался смех и тихие разговоры; в первом этаже привратник ругал жену.

— Почуяли страх. Этот и подобные ему стали теперь бояться. — Хоакин, прислушавшись к голосу привратника, вспомнил то время, когда этот тип орал и наводил ужас на всех во дворе.

Постояв у окна, Хоакин прошел в туалет, причесался. В туалете на гвозде висело какое-то женское тряпье, старые брюки.

Когда он вернулся в столовую, его ждал ужин. Мачеха раскладывала приборы.

— Ты пойдешь куда-нибудь? — спросила она.

— Да, — ответил он. — Завтра же воскресенье.

— Для меня все дни одинаковы. Что воскресенье, что будни. Одним только и хороши воскресенья. На работу ходить не надо. Но зато дома всегда работа найдется. Как тебе приготовить яйцо?

Хоакин не ответил. На столе рядом с кувшином с холодной водой дымилась тарелка супа. Мария сидела напротив Хоакина, опустив глаза в тарелку.

— Как тебе приготовить яйцо? — снова спросила она.

— Как хочешь.

— Мне все равно, что тебе готовить, яичницу или омлет.

— Давай тогда яичницу.

За ужином Мария не переставала жаловаться на свою горькую судьбу. Хоакин пристально посмотрел на нее. Мачеха выглядела мрачней и грустней обычного. Она говорила и говорила тихим, монотонным голосом, ни на кого не глядя, словно сама с собой, словно ей было наплевать, слушает ее кто-нибудь или нет.

— До сих пор все никак не получу ответа от сестры, — посетовала она.

Хоакин рассеянно крошил хлеб и макал его в яичный желток.

— Ты можешь перенести кровать в комнату Ауреа. С неделю уж как они взяли все свои вещи. Комната теперь пустая. Тебе будет удобней в ней спать, чем в столовой. Я вымою там пол.

— Хорошо, я перенесу кровать, — ответил Хоакин. — Завтра же. Сегодня мне надо идти, да и неохота.

— Как хочешь.

Хоакин вышел из дому около одиннадцати часов вечера. Отшагал порядком по улицам, пока добрался до площади Кеведо. В центре площади, в сквере, прохаживался патруль гражданских гвардейцев. Они остановились у памятника. Закурили. Хоакин видел, как мигают красные огоньки сигарет. Центральная часть площади утопала в темноте. Улица Элоя Гонсало была почти пустынна. Только на одной из каменных скамей мужчина играл с собакой. В другом конце площади, за деревьями скверика, светились огни танцевального зала. Хоакин, хотя его и подмывало пойти туда, ни разу там не был. А вот Неаполитанец бывал. И потом рассказывал, что в «Лас Пальмерас» можно здорово провести время, а после танцев за пять дуро переспать с девицей легкого поведения, если придешься ей по душе. Всего за пять дуро, ну и, конечно, стоимость кровати. «Махнешь в Новисиадо и берешь там постель за шестнадцать монет: не то чтобы хорошую, но для такого дела годится».