За годом год - [82]

Хоакину доставляла удовольствие ревность невесты. Он весело смеялся.

— Нет, ты не смейся, Хоакин. Это чистая правда.

— Но ты же понимаешь, не могу я уйти, когда твой отец говорит. Воспоминания необходимы ему как воздух. Он уже старый.

— А тебе что необходимо? Политика?

— Ты. Человеку необходимо верить во что-то, в какую-нибудь идею или в другого человека. Мне очень повезло, у меня есть идея и есть ты!

— А ты особенно не доверяйся, может, я не очень надежная.

— Неужели?

Хоакин поцеловал Пепиту в щеку. Она, чтобы сохранить тепло поцелуя, приложила ладонь лодочкой к тому месту, куда он поцеловал.

— Может, что?..

— Ничего…

Он снова обнял ее и хотел поцеловать, но Пепита выскользнула из его рук.

— Нас могут увидеть! Давай лучше пойдем вон в тот уголок двора, там темно. Мы с братом всегда прятались там, чтобы пугать друг дружку.

Укромный уголок находился в дальнем конце двора, рядом с коммунальным водопроводом. Девушка вела Хоакина за руку.

— Смелее! Я тебя проведу.

— Слушай, Пепи. Да здесь темней, чем в туннеле.

— Просто вчера перегорела лампочка.

— А-а.

— Знаешь что? Только не говори, что это глупость! Почему бы тебе не отпустить усы? Тебе очень пойдут!

— По правде сказать, никогда об этом не думал. Пепита прислонилась к стене.

— Скажи, что ты меня любишь!

— Ты же знаешь, что это так!

— Вот и скажи, мне нравится, когда ты это говоришь.

— Я люблю тебя.

— Ну и увалень ты. Люблю, люблю. Ты еще что-нибудь скажи.

— Что это за шум?

— Ты лучше не шум слушай, а меня.

— Отчего бы это?

— Что?

— Да шум.

— Не обращай внимания. Я же сказала. Это капает вода из крана.

— Похоже на что-то другое.

— Это водопровод.

— А-а.

— Ну, произнеси мое имя.

— Пепи.

— Да нет, скажи лучше!

Хоакин сжал губами мочку ее уха. Пепита закрыла глаза.

— Не кусайся, а то потом мне стыдно, когда спрашивают, откуда у меня синяк.

— Скажи, что это тебя котенок поцарапал.

— Так они и поверят.

— Ты просто прелесть, дорогая.

— Знаешь, все же отпусти усы.

— Как ты пожелаешь.

Дверь в квартиру дона Лукаса осталась открытой, оттуда в коридор падал желтый квадрат света. Послышался голос Акрасии. Она звала Хоакина и Пепиту.

— А нас не увидят?

— Нет, оттуда не увидят. Но давай пойдем. А то если мама узнает, что мы тут были, потом станет меня ругать.

Акрасия двинулась по коридору, услышав нарочито громкие фразы, которыми обменялись жених с невестой.

— Привет, зятек.

— Привет, малышка.

— Малышка, малышка. Мне уже шестнадцать лет.

— Взрослая женщина, — рассмеялся Хоакин.

Акрасия пристально посмотрела на сестру и Хоакина. Ее разбирало любопытство, желание угадать по их лицам, что это такое — любовь. Пепита отвела глаза в сторону. После той памятной прогулки в горах Пепите казалось странным, что никто из окружающих не замечает происшедшей в ней перемены.

Казалось, какая-то мысль не давала покоя Акрасии. Она решительно подошла к Хоакину.

— Послушай-ка! — Девушка мечтательно уставилась в звездное небо. — Мир… люди… А ты веришь в бога? Это, конечно, глупый вопрос.

— Я верю в жизнь.

— Я тоже не верю в бога.

Весь двор был залит огнями, громко играло радио, кричали малыши, которых укладывали спать, шумела вода, бегущая из водопроводных кранов во дворе. Слышались голоса возчиков, заводивших в конюшню мулов, ржание животных. И еще множество всевозможных шумов, как бывает там, где люди живут скученно, впритык друг к другу, в горестях и печалях, за шестьюдесятью дверями и окнами шестидесяти квартир большого несуразного дома.

— Уже одиннадцать, я пошел.

— Не уходи, Хоакин. Побудь еще немножко.

Акрасия ушла домой ужинать.

— Уже поздно, а мне добираться до Кеведо.

— Ну, не уходи, подожди еще капельку. Когда ты уходишь, мне становится так одиноко. Я сама не своя, пока опять тебя не увижу.

Они умолкли и в тишине смотрели на далекие звезды.

Снова попрощались. Хоакин отворил дверь в квартиру Пепиты, чтобы проститься с ее родственниками.

— До свидания, дон Лукас и все семейство.

— До завтра, сынок.

— Прощай, — сказала Акрасия.

— Прощай.

В воротах ом столкнулся с проституткой, живущей на третьем этаже. У несчастной на лине было написано отчаяние.

В субботу Хоакин, как договорился с Энрике, пошел к Аугусто.

Стоял теплый вечер начала весны. Лучи заходящего солнца заливали ровным светом улицы города. У дверей таверн мужчины потягивали вино, толковали о делах, проигрывали в карты последние медики.

Дом Аугусто находился довольно далеко от метро. Хоакин попотел, пока дошел. На лестнице было тихо, сюда едва доносился шум с улицы. Ребятишки разрисовали стены углем. На прохожих смотрели огромные уроды с непомерно длинными конечностями.

Хоакин постучал.

— Кто там? — спросил изнутри голос Элены.

— Это я, Хоакин.

— Проходи, — сказала Элена. — Тебя уже ждут.

Аугусто и Энрике разговаривали, сидя за столом. Чуть поодаль, у двери в спальню, стояла Роса.

Когда Хоакин вошел, Энрике поднялся и пододвинул ему стул.

— Давай, присаживайся.

— Я думаю, ты понимаешь, как важно, чтобы бойкот удался, — сказал Энрике, обращаясь к Аугусто. Он снова сел за стол.

— Да, это верная мысль.

— Придется как нельзя кстати.

— А в чем дело? — поинтересовался Хоакин.

— Мы хотим объявить бойкот. Для этого-то и пригласили тебя сюда, — отвечал Энрике.