За годом год - [71]

— Ты рассуждаешь прямо как красные, — в шутку говорил он.

На этот раз он посмотрел на нее со злобой.

— Скажи, где я могу достать деньги, и завтра же мы снимем самую шикарную квартиру.

— Попроси, чтобы тебе прибавили жалованье.

— Там, где я работаю, жалованье с бухты-барахты не прибавляют. Надо иметь приказ из министерства. По-моему, ты своей дурацкой башкой никак не сообразишь, что на деньги, которые я тебе приношу, мы должны питаться, одеваться и все остальное. Ты не можешь жаловаться, что я мало работаю. Я целыми днями, с утра до ночи, сбиваю ноги на работе, — с яростью отражал нападки жены Рамиро.

— Твоя дочка ходит с голой задницей, имеет только одну пару туфелек. А тебе плевать! У меня голова кругом идет, как бы купить девочке все необходимое. У меня у самой белье совсем износилось! А на обед сегодня пустая картошка!

— Ну так скажи, что я могу сделать?

— Не знаю, что ты можешь сделать. Знаю только, что ты должен приносить больше денег. Вон некоторые твои дружки как устроились. Федерико, например. Совсем другое дело, и вид у него другой!

— Я не продаюсь, у меня свои идеи!

— Да. Ты не продаешься. Ты — честный человек. Сам дохнешь с голоду и моришь голодом семью и, как распрочестный человек, всю жизнь ходишь в одной рубашке. Нищий! Таскай на своем горбу богачей, пускай они богатеют еще больше. Ты заслужил три медали, а ждешь, как ребенок, когда тебе свалятся с неба фиги-финики и национализируют банк. Ты и твои дружки собираетесь каждый вечер и вопите, что не желаете никаких идиотских королей. Голосуете за референдум и малюете на стенах разные надписи.

— Брось жаловаться. Некоторые живут похуже нас.

— Хуже нас, Рамиро?!

— Да, хуже.

— Ну, дорогой, если это так, не знаю тогда, зачем надо было убивать миллион человек, о которых вы все время кричите! Вы большие храбрецы пулять из винтовок, а вот попросить надбавки к жалованью у вас язык кое-куда уходит. Вы только и делаете, что поминаете павших на войне, довоенные забастовки и все такое прочее. Похоже, вы стараетесь, чтобы мы все ненавидели друг друга, чтобы мы, испанцы, жили врозь. А как же быть миллионам оставшихся в живых?

— Давай кончим этот разговор, Бланка. У тебя слишком длинный язык. Тебя как прорвет… Просто мы живем в трудное время. Когда засуха, урожая нет. Вот увидишь, как все уладится. И у нас будет своя квартира. Кажется, профсоюзы намереваются разрешить эту проблему с помощью протекционного строительства. Уже принимаются меры в этом направлении.

— Обещанного долго ждут.

— Что ты понимаешь в политике! Какое право ты имеешь так рассуждать?! Все будет в свое время. Это не простые вещи. Всему виной либеральный разброд прошлых лет.

— Я понимаю одно: не надо витать в облаках. Может, я не разбираюсь ни в политике, ни в профсоюзах, но знаю твердо: девочку надо кормить и все мы должны жить в хорошем доме.

— Ладно, оставь свои глупости и дай мне поесть.

Бланка удалилась в угол комнаты. Шумовкой помешала в кастрюле. Аделита слезла со стула и уцепилась за материнский подол.

Рамиро, привалясь к подоконнику, пытался подавить раздражение после разговора с женой. Бланка что-то бормотала себе под нос.

— Ну, что ты там бормочешь? Ну что?

Не оборачиваясь. Бланка с издевкой заметила:

— Да вот говорю, что вы, мужчины, кутаете себе ноги, а мы, женщины, голову.

— Опять нарываешься на неприятности. Нет покоя даже в собственном доме.

— В собственном, говоришь?! Да мы ведь сами снимаем комнату у жильцов!

— Хозяин в доме я! Поняла? Или, может, тебе это по-латыни сказать?

— Ты не расходись, Рамиро. Не смеши меня! Хоть по-китайски скажи, я не испугаюсь.

Аделита тревожно смотрела на родителей, из ее широко открытых глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы. Девочка еще крепче прижалась к ногам матери и заплакала.

— Пусть девчонка заткнется. Этого еще не хватало!

— А ты не кричи, она и перестанет плакать.

— Хочу — и кричу! Это мое дело! Если ты ни на что не годна, я тут ни при чем!

— Ну, дружочек, — процедила Бланка. — Если я запою, ой как весело станет!

Аделита, засунув палец в рот, старалась сдержать икоту. Услышав, что мать сказала про пение, она притопнула ножкой, словно собираясь пуститься в пляс, и улыбнулась во весь рот. У Бланки сразу потеплел взгляд, она подхватила дочь на руки и крепко расцеловала.

— Ах ты, мое солнышко! Радость моя! Да кто тебя больше мамы любит?!

Она осыпала поцелуями дочку, мурлыча, точно кошка. Потом поставила девочку на пол и накрыла передвижной столик, который придвинула к окну.

— Ладно, Рамиро. Брось дуться, давай обедать. Уже поздно, тебе скоро идти на работу.

Рамиро, усевшись за стол, углубился в передовицу «Аррибы».

— Ты мне дашь картошечку? — спросила, подходя к отцу, девочка.

Рамиро свернул газету и молча принялся за еду. Он все еще злился на жену и даже не хотел смотреть в ее сторону.

Пообедав, Рамиро прошел в туалет, умылся и причесался.

— Сегодня не жди меня к ужину. Я должен встретиться с товарищами по дивизии, — сказал он на прощание.

— И даже не поцелуешь меня? — спросила Бланка.

Злость на жену еще не прошла, и поцелуй получился весьма вялый.

Тетушка Ауреа заканчивала мыть кухонную посуду.