За годом год - [42]

— Да-а, на партизанских харчах ты выглядел лучше, товарищ строитель. Подтянуло тебя порядком.

Был Зимчук, как и в те далекие партизанские дни, неторопливым, приятно спокойным. Даже одежда оставалась прежняя — гимнастерка военного покроя, офицерский ремень, галифе. Карие, с золотистыми искринками глаза поглядывали внимательно и немного насмешливо. Полное лицо, крутой лоб с большими залысинами светились от улыбки. Его радовала встреча, и он не таил своей радости, хотя сквозь нее и пробивалось настороженное внимание.

— А вы совсем не изменились, — ответил Алексей, не зная, как лучше отблагодарить Зимчука за приветливость.

— Зато тебя едва узнаешь. Что с тобой?

— На живых костях мясо нарастет.

— Оно так-то так, но ты уж того, слишком. Такой кремень был — и пожалуйста…

Алексей обвел взглядом просторный кабинет, вся обстановка которого состояла из письменного стола, двух кожаных кресел, поставленных у стола одно против другого, и нескольких стульев вдоль стены.

— Полновато? — перехватил Зимчук его взгляд. — Зато смотри вот сюда, — он показал на массивный письменный прибор на столе — отчаянный юноша сдерживал за поводья вздыбленного коня. — На бронзу будем мало-помалу курс держать… Садись! В ногах правды нет.

От этого сочувствия, оттого, что Зося — это он заметил — тайком вытерла уголком платка глаза, у Алексея родился протест. "Что это они разжалобились?" — подумал он и, чтобы переменить тему разговора, сказал:

— Я пришел с просьбой, Иван Матвеевич. Мне строиться запрещают.

Зимчук склонился над столом, взял красный карандаш и что-то записал на листке бумаги.

— Мне Зося уже рассказывала, — как-то напряженно потер он ладонью лоб, отчего порозовели и лоб и залысины. — Главный архитектор по-своему прав, дорогой Алексей; партизанить в мирных условиях не положено.

— Я не партизаню, а строюсь.

— Добавь, без всякого разрешения.

— Его нам советская власть давно пожаловала. Мы воевали за это! А квартиру не больно давать торопятся. Даже обратно…

— Подожди, подожди! — поморщился Зимчук. — Все мы воевали. А кое-кто и сейчас воюет. — И стал расспрашивать об участке, о том, давно ли Алексей начал строиться И по мере того как тот рассказывал, лицо у Зимчука становилось все озабоченнее. Затем, вынув из ящика подклеенный марлей план города, он развернул его и, сжав виски ладонями, облокотился на стол.

— Иди, бесквартирный, покажи, где и что ты тут захватил.

Пытаясь встать, Алексей приподнялся, но острая боль опять пронизала ногу и обожгла сердце. Он виновато метнул взгляд сперва на Зосю, потом на Зимчука и беспомощно опустился в кресло.

— Не могу, Иван Матвеевич, крышка! — выдохнул он и скривился от нестерпимой боли. — Раны открылись…

— Э-э, друг-строитель, — протянул Зимчук, — а я уж тебе и работу подыскал. Думал, опять своим делом займешься…

Зося не выдержала и громко всхлипнула.

Глава вторая

1

Иногда Василию Петровичу казалось, что он остается с разрушенным городом один на один. Маленький человек и море развалин, рыжих, опаленных солнцем. Развалины возвышаются, наступают на него, а он — один, без поддержки.

Правда, используя уцелевшие коробки, кое-кто из архитекторов проектировал новые здания. При управлении во главе с Дымком была создана специальная группа, которая вела разработку генплана. Но и эта работа подвигалась медленно: не хватало единства и было много осторожности. А главное — споры. С непременными ссылками на высокие политические категории, даже в случаях, когда спор шел о незначительном.

До войны, проектируя дома, Василий Петрович мало думал о тех, кому придется их возводить. А если и думал, то с досадой, как о дополнительной помехе, не дающей развернуться. Теперь же ощущение одиночества и неудовлетворенности, вызывалось прежде всего тем, что рядом почти не было людей, которые осуществляли бы твои замыслы, пусть даже и сковывая их. Усилия становились как бы беспредметными.

Хотя его управление было наполовину укомплектовано, в горсовете на Василия Петровича смотрели как на командира, все еще не получившего часть. К нему относились то слишком фамильярно, то со скрытой иронией и почти всегда слегка насмешливо. Даже выводы комиссии и работу группы генерального плана многие считали чем-то не совсем деловым, нужным лишь для проформы — было просто не до них. Упорство же, с каким Василий Петрович каждый раз напоминал о выводах и работе над генпланом, только докучало.

Но Василий Петрович все же находил в себе силы не обращать на это внимания. И когда кто-нибудь называл его формалистом, он даже соглашался: "Каюсь, но ничего не попишешь, нужна пока такая должность". В нем стала расти нездоровая настороженность. В каждом виделся скрытый правонарушитель, который может или намерен совершить покушение на будущее Минска. И, боясь, что рожденному в его мечтах городу могут повредить недалекие люди, Василий Петрович решил, что теперь главная его задача — мурыжить и предупреждать эти покушения. Хорошо, если город останется таким, какой он есть, покуда не закончится война и не будет составлена проектно-планировочная документация — ну, хотя бы генеральный план и проекты детальной планировки и застройки важнейших магистралей.