За годом год - [35]

— Помни — знаю, что тебе нечем теперь рисковать, — широко и счастливо улыбнулся он. — Красивая ты у меня, Зось. Квартирант и тот глаза лупит…

— Ты сам не больно там ухаживай. Ступай, ступай…

Было еще рано. В учительской на стареньком диване, из которого выпирали пружины, сидел только историк Лочмель. Из коридора доносился топот, стук дверей, голоса — ученики любили эту пору, когда в школе их мало, а учителей нет, и активничали. Но это как бы не доходило до Лочмеля. Сидя в неудобной позе — наклонившись и вытянув ногу-протез, он озабоченно рылся в полевой сумке и сердито шевелил губами.

Независимая, Зося в душе побаивалась этого человека. Болезненный, с желтым, изрытым морщинами лицом, с нашивками ранений на гимнастерке, он вызывал в ней ощущение вины. Однажды на занятиях у него лопнул протезный ремень. Лочмель закончил урок, просидел в классе перемену, провел второй урок — как раз были спаренные — и только тогда, совсем беспомощный, попросил позвать директора.

Бледный, откинув голову на спинку, он долго потом сидел вот на этом же стареньком диване, и все догадывались: у него болит сердце и болит часто — от пережитого, от малокровия, от того, что приходится волочить протез.

Было и еще одно обстоятельство, заставлявшее Зосю тушеваться. Как-то они разговорились, и когда Лочмель узнал, что Зося — партизанка, накинулся с расспросами, где партизанила, когда и не доводилось ли встречаться с беглецами из гетто?

— У меня там жена была, — смущенно признался он. — Барзман… Еще девичью фамилию носила. Не слышали? Много тогда людей погибло, Зося Тарасовна. Может, слишком много…

Она рассказала об этом Алексею. Тот заволновался: "Постой, мы какую-то Миру Барзман расстреляли в сорок втором. Не эту ли? Красавица, аж смотреть было страшно! Коли в гетто жила, своих продавала. Спортсменка, по-моему…" "Не может быть! — испугалась даже предположения Зося. — Ты, Леша, путаешь, наверное, и лучше не говори никому. Мало ли что. Вон кто-то трепанул, будто видел, как Алешка при немцах паек получал в продуктовом тюремном складе, и попробуй докажи сейчас что-нибудь… А Лочмель ведь в газетах печатается!"

Но странное дело, чем больше Зося присматривалась к Лочмелю, слушала его, тем меньше оставалось сомнений: так оно, видимо, и есть — жена…

— День добрый, — первой поздоровалась Зося, положив тетради и портфель на стол.

Лочмель кивнул головой и вытащил из сумки потрепанную книгу в желтом переплете.

— Взгляните, что я выкопал, — похвалился он. — "Памятная книжка Минской губернии тысяча восемьсот семьдесят восьмого года". Не такие уж древние времена. А послушайте! — Он перелистал несколько страниц и стал читать: "Минск находится под 53°34′ северной широты, 45°14′ восточной долготы при реке Свислочи, при впадении речек Крупки, Слепни и Немиги и озере Плебанском…" Вы на стиль обратите внимание… "В настоящее время жителей обоего пола 39 628…" Когда это было? Боже мой!.. А вот индустрия: "Заводов: мыловаренный один, кожевенных десять, сальный один, дрожжевой один, водочный один, пивоваренных пять, медоваренный один, кирпичных семь, кафельных два; фабрик: табачных две, спичечных три, — всего тридцать три, при ста семидесяти рабочих!.." Интересно?

Лочмель поправил руками протез в колене и оживился.

— Думаю учеников этим попотчевать…

Стали собираться учителя. Шум, топот в коридоре уступали место приглушенному гудению, в котором тонули остальные звуки.

Зося взяла портфель, тетради и, не дожидаясь звонка, пошла в класс. В коридоре ее окружили ученицы. Здоровались, жаловались на семиклассников — в субботу, занимаясь в третью смену, те опять оборвали цветы в вазонах и куда-то подели подушечку, сшитую Олей Волчок, чтобы вытирать доску.

У классной двери Зосю, которая обычно с волнением входила в новые заботы, догнала библиотекарша.

— Вам письмо, Зося Тарасовна! Пляшите! Передали из гороно.

"Письмо!.. От кого оно могло быть?" Зося заметила, что на треугольнике нет марок, а внизу, на правом уголке, знакомые штампы полевой почты и военной цензуры.

— Да берите же! — не скрывая игривых ноток, повторила библиотекарша. — Пишет Микола Кравец. Знаете такого?

Она взяла письмо, спрятала в карман кофточки и медленно вошла в класс.

Что мог писать Кравец? Зачем он это делает? И почему пишет ей, а не Алексею? Как ему не стыдно?.. Зося вынула было треугольничек из кармана, однако тут же решительно, сердясь на себя, положила назад. "Прочитаю дома, — подумала она, — успею". Надо было раздать вырезанные из газет салфетки, на которые ученики клали тетради, когда писали, суконные звездочки, о которые вытирали перья. Заставив себя не думать ни о Лочмеле, ни о письме, ни о том, как к нему отнесется Алексей, она занялась подготовкой к уроку.

Зазвенел звонок. Его звонкая трель приближалась — сторожиха, начав звонить на первом этаже, поднималась на второй.

Зося сделала отметки в журнале и легко вздохнула. Обычное течение школьной жизни овладевало ею, письмо переставало тревожить. А если и тревожило, то как-то подсознательно и скорее не напоминанием о Кравце, а о войне, что с каждым днем отходила все дальше, но еще где-то гремела.