За фасадом империи - [11]

В средневековой Европе рост городов самым естественным образом стимулировал повышение урожайности (заставлял крестьян применять новые агротехнологии), а рост урожайности, в свою очередь, давал дополнительный продукт, с помощью которого могло прокормиться больше «нахлебников», что еще сильнее стимулировало рост городов, то есть развитие рынка и науки. Образовалась положительная обратная связь, вызвавшая взрывной рост городов в Европе. То есть взрывной рост цивилизации. Города изобретали новенькое и закидывали изобретения в село, которое на них поднимало урожайность. Чем больше было изобретений, тем быстрее росла урожайность. Чем быстрее росла урожайность, тем больше было горожан и, соответственно, изобретений.

«И российский помещик, и российский крестьянин смотрели на землю как на источник скудного пропитания, а не обогащения, — пишет Ричард Пайпс. — Да и в самом деле, ни одно из крупных состояний России не вышло из земледелия… В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше, вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств… Общеизвестная «безродность» русских, отсутствие у них корней, их «бродяжьи» наклонности, столь часто отмечаемые западными путешественниками… в основном проистекают из скверного состояния русского земледелия, то есть неспособности главного источника национального богатства — земли — обеспечить приличное существование».

Землю русский крестьянин ненавидел. Главной его мечтой было сорваться и уйти. Но куда? Городская площадка узка, а сорваться мешало крепостное право. Так и жили — без перспектив, скрипя зубами, в тоске, нищете и беспросветности.

Любопытно, что эта неукорененность, эта готовность сорваться с места и уйти в сторону сказочного штампа — «за тридевять земель», где «кисельные берега и молочные реки», — сохранялись в русском характере аж до самого излета крестьянской эпохи — до середины XX века. В сплошь обмундированном, насквозь милитаризованном Советском Союзе сталинской поры один из советских писателей с гордостью отмечает родовую черту советско-русских: «У нас умеют садиться на поезда и уезжать за тысячу верст, не заглянув домой».

Европа — дом. Россия — пространство.

В Европе отказались от сохи, заменив ее плугом, еще в Средние века, а русский крестьянин до середины позапрошлого века пахал сохой. Почему? Ведь плуг дает лучшее качество обработки земли и, соответственно, лучший урожай? А потому что плуг требует большей тягловой силы и большего времени обработки. А у русского крестьянина нет ни того, ни другого. У него и вегетативный период короче, а потому надо успеть вспахать хоть как-нибудь; и скот полудохлый, потому что полгода стоит в зимнем стойле, к весне питаясь уже соломой с крыши… Все попытки помещиков завезти в Россию породистый европейский скот заканчивались одинаково — породистые голландские буренки быстро вырождались в тутошних условиях. Ну и какое мироощущение может быть при таком раскладе? И какая власть?

Интересно проследить за тем, как эволюционировала эта самая власть, как она развивалась от самых ее «одноклеточных» форм. Причем проследить, попутно разрушая мифы, по сию пору сидящие в русских головах.

Характерная особенность исторического процесса в России заключается в том, что, в отличие от Запада, где власть, идеология и собственность оказались разделенными, у нас они срослись в единый уродливый нарост. Благоприятные для земледелия условия Западной Европы быстро размножили население, которое вступило между собой в конкурентную борьбу на ограниченной площадке. Конкуренция социальных образований в виде герцогств, княжеств, феодов, королевств и прочей евромелочи сыграла самую благоприятную профессорскую роль. А неплохие урожаи позволяли прокормить и ученых, и скульпторов, и воинство, и правителей, и торговцев. Тесные торговые связи породили многочисленный класс людей, ни к жрецам, ни к воинам, ни к правителям, ни к крестьянам не относящийся, — людей, разбогатевших на торговле. Они — не власть, не потомственная аристократия. Но они имеют силу. Силу денег! А сила денег требует и политической силы, политического влияния. Усложняющееся общество порождает все более сложные механизмы взаимодействия — в виде юридического права. Деньги ограничивают власть силы… Наконец, появляется класс людей, не имеющих ни земли, ни товаров, но живущих исключительно головой, — адвокаты, журналисты, писатели, инженеры… Им тоже нужно представительство во власти, чтобы защищать свои экономические интересы! Так западный мир через буржуазные революции постепенно вкатывался в современность.

Таким образом, власть и собственность в Европе были разделены, конкуренция обеспечивалась, а вот миропонимание, напротив, было общим, поскольку общей была идеология — христианство. И при этом идеология была независимой от национального правителя; Идеологический глава сидел в Ватикане и никакой властью, кроме моральной, не обладал. Зато мог отлучить от церкви особо зарвавшегося барона. Это создавало некое общее смысловое пространство, которое и послужило зачатком грядущего объединения Европы.