За две монетки - [32]
Отгороженные от родных непереходимой в обратную сторону чертой, Марко и Гильермо в последний раз перед отлетом мыли руки в туалете посадочного зала.
Марко и представить бы не мог раньше, что простой поход в уборную может быть причиной стольких мучений. И пошел-то он туда за делом обыденным и как-то забытым по ту сторону терминала из-за толпы провожающих; не отследил сразу, что не ему одному в голову пришла эта светлая идея… Но оказалось, что все не так просто, что помочиться рядом с любимым человеком — это чудовищный подвиг и чудовищное же унижение. Это он-то, Марко, едва не помер в процессе — он, никогда не отличавшийся особой стыдливостью, потому что человеку, которого Бог награждает столькими старшими братьями, Он же вручает необходимую для выживания неприхотливость в интимном быту. А теперь Марко мыл руки ледяной водой, глядя только на водяной вихорек у слива, медленно отходя от адского стыда. Любовь хуже цистита, в самом деле. Воспоминания о втором, имевшем место в год окончания школы, однозначно меркли по сравнению с нынешним кошмаром.
У соседней раковины мрачно мылил ладони его товарищ, не менее злой, с каменным профилем, на который Марко не мог смотреть. Наконец Гильермо резко закрутил кран и, окинув пустую уборную беглым взглядом, обратился словно бы в пустоту, не поворачивая лица:
— Послушайте, Марко…
— Да? — поперхнулся тот собственным языком.
— Все искал момента с вами переговорить, прежде чем мы отправимся. Но вы все время были с родными, с кем-нибудь общались, и мне не удавалось… Так вот.
Марко ожесточенно тер под водой покрасневшие пальцы.
— Я хотел попросить вас… Очень попросить, я бы сказал. Вы знаете, что нам предстоит совместная… работа, что мы отправляемся не на прогулку, а с душепастырской миссией…
Щеки бедолаги уже начинали неметь. Он несколько раз кивнул со всей силой согласия, чувствуя, что его постепенно засасывает с головой в сливное отверстие.
— Так вот давайте условимся. Я о той, гм, проблеме, с которой вы подходили ко мне в июне. Я хотел бы, чтобы мы ни разу не поднимали этого, гм, вопроса за время, проведенное в России. Давайте будем заниматься делом, до возвращения отказавшись от каких бы то ни было обсуждений собственных… проблем.
— Да. Да, конечно.
Ненавистный Марко человек сосредоточенно вытирал пальцы бумажной салфеткой. С вниманием, достойным лучшего применения.
— Прошу вас, не обижайтесь на меня за эту просьбу. Уверен, вы и сами намеревались так поступить. Я, со своей стороны, обещаю… ничем не напоминать. И, опять-таки, забочусь в первую очередь об успехе миссии.
— Да. Нет, конечно, не обижа… Да, отец.
— И об этом слове, — Гильермо сделал попытку улыбнуться, бросил мятую салфетку в корзину. — Об этом слове, как и о слове «брат», нам на две недели тоже предстоит забыть. Как и об обращении на «вы», впрочем. Давайте — давай — уже сейчас начинать следить за своим языком. Ты — сын моих друзей, мы давние знакомые, увлекаемся спортом, туристы и товарищи по интересам. Все остальное мы оставляем здесь, в аэропорту… И на обратном пути непременно подберем.
— Да. Да, непременно.
— Хорошо, значит, мы договорились. Я подожду тебя снаружи.
Марко подождал, пока хлопнула дверь, и открутил холодный кран на полную мощность. Белый туалет пошел черными пятнами, так сильно кровь прилила к глазам. Марко набрал полные пригоршни ледяной воды, опустил в ладони пылающую физиономию. И еще раз, и еще, сто раз подряд, чтобы смыть эту проклятую краску, смыть само это проклятое лицо. И чертовы слезы, я их не звал, откуда эти слезы. Тело — предатель, всегда устраивает такую подлянку в самый неподходящий момент. Так, вдох, выдох, вода. Черт возьми, уже очень надо идти!
Под ласковый зов динамика, приглашающего пассажиров пройти на посадку, Марко снова вспомнил про спасительные темные очки. Спасали они лишь частично, но все же хлеб, особенно учитывая, что Гильермо старательно смотрел в другую сторону — настолько в другую, что даже по трапу они поднимались, разделенные половиной пассажирского потока, и Марко, нашедший наконец свое место, обнаружил у окна уже пристегнутого своего спутника, с тем же непроницаемым лицом уткнувшегося в маленькую мятую книжку. Вот и прекрасно. Марко наугад вытащил из мешка кассету, затолкал ее в плеер, ища смысла и спасения в сотне мелких движений, заткнул уши наушниками. И наконец откинулся на сиденье, закрывая глаза под очками и пытаясь сглотнуть застоявшийся в горле жгучий комок. Проживем как-нибудь. Проживем.
