За Дунаем - [2]

Коротконогая черная коровенка стояла посреди двора и лениво жевала траву. Бабу неотступно следовал за помощником старшины. Тот на ходу отвязал от пояса веревку с железным кольцом на конце и уже было приготовился накинуть его на перебитый рог коровы. Она перестала жевать и подняла голову.

— Не дам! — глухо произнес Бабу.

Помощник не удивился словам Бабу, даже не вспылил. К такому он был привычен. И угрозы убить не действовали на него, и проклятия не пугали. Он представлял канцелярию пристава и поэтому чувствовал свою силу. Невысокого роста, коренастый, он молча мотнул головой, что означало: «Уйди, не то будет плохо!»

Только один раз взглянул Бабу на мать: прижав руки к груди, она качалась, словно деревце на ветру. Воспользовавшись тем, что Бабу отвлекся, помощник старшины присел, схватил его в охапку, оторвал от земли и бросил в сторону. Бабу не удержался на ногах и упал на спину, а помощник старшины не спеша, с невозмутимым видом накинул кольцо на рог и потянул корову за собой. Чтобы не вскрикнуть, мать зажала рот и с ужасом смотрела на сына, Он медленно поднялся с земли, отряхнул пыль с черкески и, не отрывая взгляда от спины обидчика, бросился вперед. Помощник старшины успел только оглянуться — и тут же тяжелый кулак Бабу прилип к его лицу. Кажется, угодил в толстые губы, потому что помощник старшины сплюнул кровь. Бабу ударил еще раз, потом еще... Но теперь уже в раскрытый рот. Помощник старшины, растерявшийся вначале, наконец, бросил корову и схватился за рукоять кинжала. Вспомнил об оружии и Бабу: «Убью... Нет у меня никаких сил уже! Попасть бы ему в сердце... Сам он виноват. Разве я его оскорбил? Вот и пришел мой конец. А я мечтал жениться, сыновей растить... Теперь начнется кровная месть... У него дрожат ноги. Боится...» Женщина, доселе стоявшая в оцепенении, вскрикнула, обнажив голову, кинулась к мужчинам и упала, успев бросить черный платок. Подбитой вороной лег он у ног мужчин. Помощник старшины первый вогнал кинжал в широкие ножны и тут же выскочил на улицу.

— Стражник! Инал, скорей сюда!

Мать нашла в себе силы оторвать голову от земли:

— Беги! Они убьют тебя!

В сознании Бабу мелькнуло, что оставаться ему действительно нельзя. Пристав как-то на сходе грозился сослать в Сибирь каждого, кто посмеет оказать сопротивление сборщику налогов.

— Прощай, нана! —успел крикнуть сын и тут же перемахнул через плетень. Он бежал огородом, пригнувшись, выставив перед собой кинжал.

Женщина поднялась и пошла навстречу помощнику старшины и стражнику. Они едва не сбили ее с ног, подступили к ней чуть ли не с кулаками.

— Где он? Куда убежал? Все равно найдем его!

— Эй, Бабу, выходи! Сейчас спалим твой дом!

Но Бабу уже не слышал всего этого; оказавшись во дворе у соседа, он кинулся к выходу. Наперерез рванулась собака, но тут появился хозяин. Он понял, что произошло, и только спросил:

— Помощник старшины?

Запыхавшийся Бабу на ходу кивнул головой и выскочил на улицу, за которой начиналось кукурузное поле.

Не переводя дыхания, он шел, раздвигая высокие стебли. К счастью, быстро надвигались сумерки. Однако, боясь погони, Бабу не думал об отдыхе, он шел и шел, держа путь к горам. Временами, чтобы увидеть их, ему приходилось останавливаться и подниматься на носках, а потом, чтобы наверстать упущенное, он прибавлял шагу. Но вскоре и горы растворились в сумерках.

Была минута, когда он подумал, что люди будут говорить о нем, как о трусе, мол, оставил мать, брата, а сам сбежал, испугался властей. Его бросило в жар, и он даже остановился, но тут же отогнал от себя мысль о возвращении, вспомнив пристава. Успокоившись после долгой ходьбы, Бабу понял, что он натворил: в аул ему нельзя было возвращаться,— схватят, закуют в кандалы и отправят в Сибирь. Так лучше уйти к осетинам, что живут за перевалом, и переждать. Бабу пожалел о свидетельстве, которое осталось дома. Он его получил весной, когда собрался поехать на заработки в Баку. Напрасно Бза не разрешил ему оставить дом на попечение Знаура. Старший брат отца ревниво оберегал мужчин рода Кониевых, во главе которого стоял. «Наше дело сеять хлеб и выращивать скот»,— неизменно говорил старик тем, кто норовил увидеть белый свет и порывался для этого покинуть аул.

Стемнело, и Бабу уже с трудом различал дорогу. Поле осталось позади, и он шел по равнине, поглядывая на звездное небо. Он хорошо знал это место: равнина густо заросла полынью. Бабу не раз слышал, как старики сокрушались, что ее нельзя пахать: под ней был толстый слой гальки. Очевидно, здесь когда-то текла река. Правда, старики об этом ничего не помнили. Значит, это было в далекие времена.

Шел Бабу быстро, хотя погоня уже не была страшна и можно бы отдохнуть. Но Бабу не чувствовал усталости. Его несло вперед, в горы. Идти в Куртатинское ущелье к родственникам он не решался: пристав, наверное, уже послал туда своих людей. Перейти перевал у Мамисона или Зака будет еще трудней. Там расставлена стража. Разве что попытаться через Стур-Дигорию. «Да, пойду туда»,— решил он и пошел быстрее...

Тем временем, не обнаружив Бабу в доме, помощник старшины счел за благоразумное увести корову и доложить о случившемся приставу. «Далеко не уйдет, вернется ночью, а мы его подкараулим»,— сказал стражник. Видно, ему не хотелось рыскать в сумерках. Инал был почти уверен в том, что Бабу найти не удастся.