За чужую свободу - [44]

И холодное лицо императора, молча отвернувшегося от него…

– Я исполнил свой долг, я совершил свое назначение, – тихо прошептал старый вождь, – пора оставить сцену…

Толь хотел начать доклад, но Кутузов слабо махнул рукой и сказал:

– Я не могу ничем больше заниматься. Отошли все бумаги князю Петру Михайловичу.

– Но, ваша светлость… – начал Толь.

– Я сказал, – коротко произнес князь.

Толь замолчал, но через мгновение спросил:

– Угодно вашей светлости принять этих лиц?

И Толь положил на стол перед фельдмаршалом список.

Кутузов взглянул на него, и его лицо прояснилось.

– Ну как же, старых боевых товарищей! – сказал он. – Не надо отдавать их в жертву прусским вахмистрам. Пока я еще могу их устроить. Зови по порядку. Потом и молодого Бахтеева. Остальных отошли; я устал и никого больше не приму сегодня.

Толь вышел.

VI

Зарницын, придя в штаб, сейчас же отыскал знакомого адъютанта и попросил его помочь молодым людям узнать как‑нибудь об их дальнейшей судьбе. Нелегко было вообще чего‑нибудь добиться в такой сутолоке. Наверх, где были покои светлейшего, пускали только избранных, преимущественно курьеров из действующих армий, где ближайшие к князю дежурные адъютанты или сам Толь принимали их донесения, редко допуская до главнокомандующего. А в приемных нижнего этажа была вторая толпа народу. Тут были военные всех рангов и возрастов и всех родов оружия. Адъютанты едва успевали опрашивать, принимая от некоторых рапорты и прошения. Большинство военных были в старых, потрепанных мундирах, в грубых сапогах; по их загорелым, обветренным лицам, как и по костюму, можно было безошибочно определить, что они сломали весь поход. Но здесь эти герои чувствовали себя непривычно и неловко. Было заметно, что они не привыкли к штабной обстановке и, видимо, робели, разговаривая с важными, нарядными адъютантами. Среди этой толпы выделялись щегольски одетые в новенькие, блестящие мундиры прусские офицеры. Они держались в стороне, насмешливо поглядывая на оборванных русских офицеров и перекидываясь короткими замечаниями.

Ко всему равнодушный, Бахтеев невольно обратил на них внимание

– Посмотри, – сказал он Новикову, – похоже, что не мы пришли их спасать, а они оказывают нам великодушное покровительство.

Новиков передернул плечами.

– Они держат себя победителями, – ответил он. – Боюсь, как бы нам не перессориться с дорогими союзниками.

В это время к проходившему адъютанту подошел один из немецких офицеров и, остановив его, довольно резко произнес:

– Господин адъютант, я жду уже целый час. Соблаговолите доложить обо мне главнокомандующему.

– Вы курьер из армии? У вас донесения? – быстро спросил адъютант.

– Я не курьер, – ответил офицер, – но я адъютант генерала Блюхера.

– С донесением? – нетерпеливо переспросил адъютант. – Если с донесением, дайте его мне, я передам его начальнику штаба.

Немец вздернул голову.

– Я имею лично доложить главнокомандующему, – сказал он. – Прошу меня не задерживать. Я лейтенант гвардейского конного полка имени ее величества королевы Луизы барон Герцфельд.

– Очень рад, – сухо ответил адъютант, – но фельдмаршал слишком занят, чтобы выслушивать личные доклады каждого желающего. Напишите рапорт и подайте. А теперь позвольте мне пройти, – и, слегка отстранив изумленного барона, он прошел дальше.

Барон вернулся к группе своих товарищей и что‑то начал говорить негодующим тоном. После его слов вся группа прусских офицеров, гремя саблями и гордо подняв головы, направилась к выходу.

Бахтеев с изумлением смотрел им вслед.

– Что же это такое? – невольно произнес он, – каждый прусский лейтенант считает, что главнокомандующий обязан его принять по первому слову.

Стоявший рядом пожилой полковник с седыми усами обратился к нему и сказал:

– Я всю русскую кампанию командовал батареей, а тут вдруг получил приказ сдать ее на пополнение прусских парков… Как же это, – в волнении продолжал он, – я каждое орудие в батарее по имени звал! И что ж теперь? Теперь и я без дела. Мало того, сколько им пороху да снарядов передавали, смотри, пожалуй, и до орудий добрались. Вот я и пришел к Михал Ларивонычу. С турецкой войны знает меня. Не таковский – не выдаст.

К разговору присоединились и другие. Большинство оказалось недовольных. Кто неожиданно был переведен из армии» своего» Витгенштейна к Бюлову или Блюхеру, кто, явившись из госпиталя, вдруг находил свою должность замещенной и оставался не у дел, некоторые, как в свое время Бахтеев, были исключены из службы» за смертью». Вообще стремительное движение русских войск вперед, поспешный переход через Неман внесли в армию настоящий хаос. Не хватало провианта, пороху, снарядов. Армия таяла от болезней и изнурения, лошади падали…

Бахтеев слушал и не верил ушам… Как! При таком положении дел лететь вперед на борьбу с великим полководцем, в чужой стране!.. Сердце его сжималось от тоскливого предчувствия…

Наконец появился торжествующий Зарницын.

– Идем наверх. Главнокомандующий сейчас примет вас, – сказал он.

Наверху их встретил тот же адъютант, приятель Семена Гаврилыча, поручик Рощин.

– Подождите минутку. Сейчас я доложу о вас генералу Толю, – произнес он.