За чужую свободу - [24]

Как раз во время этих размышлений ей и доложили о приходе князя Бахтеева. Смутное чувство тревоги овладело ею. Она знала, что князь не был посвящен в эти тайны, и знала его убеждения.

Почти следом за доложившим лакеем в комнату вошел старый князь.

Любезные слова застыли на губах княгини, когда она увидела князя.

Во фраке со звездой, прямой в стройный, он подходил к ней с таким суровым, тяжелым взглядом, с такой надменностью и презрением, что она сразу оробела до того, что не решалась даже протянуть ему руку. Но все же сила привычки взяла наконец свое, и она произнесла любезным тоном:

– Добро пожаловать, дорогой князь. Вы такой редкий гость..

Он окинул ее мрачным взглядом и медленно ответил:

– Я приехал к вам, княгиня, не как гость. Я приехал по делу

Княгиня овладела собой и холодно сказала.

– Какое же дело может быть, ваше сиятельство, у вас до меня? Прошу садиться…

Она опустилась в кресло, указывая рукой на другое.

– Самое незначительное, – ответил князь, не садясь, – я бы хотел узнать адрес вашего проходимца или, если вам больше нравится, вашего пророка, святого, угодника, или как хотите?

Негодующая княгиня вскочила с места.

– Я не знаю, о ком вы изволите говорить, ваше сиятельство, – начала она, – среди моих знакомых нет проходимцев.

– Но я ведь предлагаю вам на выбор несколько названий. Выбирайте любое. Я говорю о каком‑то Никифоре, – спокойно возразил князь.

Княгиня в волнении заходила по комнате.

– Такие люди, как вы, – начала она, – губят Россию; для вас нет ничего святого.

Князь насмешливо поклонился.

– Да, да, – продолжала взволнованная Напраксина, – вы забыли еще один эпитет, дорогой князь. И этот эпитет – «мученик». Вы так легко говорите о нем, а этот святой всю ночь провел в молитве, истязая свое тело. Да можете ли вы понять это! Ему мало, что он носит вериги, он истязает себя. Он исколол свое тело ножом, и чуть не истек кровью, и вы решаетесь так говорить.

По мере того, как говорила княгиня, лицо Никиты Арсеньевича светлело. Слава Богу, имя его жены не замешано.

– Ну, что же, – все же с некоторой тревогой спросил он, – умер он?

Напраксина вспыхнула.

– К вашему горю, – сказала она, – он не умер и не умрет. Доктор поручился за его жизнь.

– Тем лучше, – сухо сказал князь, – теперь мне не нужен его адрес.

Княгиня с изумлением взглянула на него, и неясное, смутное подозрение шевельнулось в ее душе.

– Теперь мне надо сказать несколько слов вам и для передачи вашему святому, – продолжал князь.

– Князь, – возмущенно воскликнула княгиня, – я не понимаю вашего тона.

– О, это совершенно не важно, если вы поймете мои слова, – сказал князь. – Я прошу вас, княгиня, оставить в покое мою жену…

– Вы с ума сошли, – воскликнул Напраксина. – вы у меня в доме!

– К сожалению, да, – ответил князь, и в его голосе послышалось что‑то угрожающее и властное. – Я предупредил вас. Или вы находите, что климат Петербурга вреден для вас?

– Это неслыханно, – произнесла Напраксина, – я буду жаловаться императрице.

– Ну, что ж! – пожал плечами старый князь, – жалуйтесь. От вас я еду к главнокомандующему Петербурга от него к канцлеру, а от канцлера во дворец. Меня еще не забыли.

Княгиня опустила голову. Она понимала, что борьба не равна. Да, положим, она пользовалась известным благоволением, но князь Бахтеев был там свой человек, он несметно богат и, что всего главнее, был любим покойным императором и до конца верен ему. Он во дворце повернулся спиной к графу Беннигсену и не принял приехавшего к нему с визитом князя Зубова. Это очень оценили.

Все эти мысли мгновенно промелькнули в уме княгини. Но все же она с гордым видом произнесла:

– Ваша жена очень молода, ей еще рано заниматься высшими вопросами…

– Прекрасно, – прервал ее князь, – я очень рад, что мы согласны в этом пункте. А теперь еще: передайте вашему пророку, что, когда он поправится, пусть уедет отсюда.

– Он свободный человек, – ответила Напраксина, – ему нельзя приказывать. Кто вы, чтобы так самовластно распоряжаться?

– Да, – насмешливо сказал князь, – я – никто, но все же передайте этому человеку, чтобы он не мешкал с отъездом, иначе…

– Иначе? – переспросила Напраксина. Глаза князя вспыхнули

– Иначе, – ответил он, – я найду его и возьму. Возьму, где найду: на его квартире, у вас, у Батариновой, у Барышниковой… Ничто не спасет и не укроет его от меня. Даю вам в этом слово князя Бахтеева, слово, которому верили две императрицы и три императора. И клянусь Богом, ничто и никто не защитит его от меня. Господин пророк любит истязания. Я доставлю ему это удовольствие на моих конюшнях. Передайте же ему, княгиня, чтобы он скорее выздоравливал, если не хочет преждевременно отправиться в рай. Больше нам, кажется, не о чем разговаривать, – закончил с легким поклоном князь. – До свиданья, княгиня, или, вернее, прощайте.

– Прощайте, – ответила Напраксина, – мне жаль вас. Вы уже старик и для вас нет ничего святого. Вам надо было жить в век Бирона.

– Возможно, – усмехнулся князь, – но все же жаль, что ваш святой не живет в век инквизиции.

XIX

Петербургское общество переходило от торжества к торжеству. Едва было отпраздновано взятие Берлина, как пришло известие о занятии казаками полков Денисова 7–го и Гребцова и прусским отрядом Тетенборна Гамбурга, этого значительнейшего торгового пункта во всей Германии и богатейшего города на всем материке Европы. Из частных писем было известно, с каким восторгом гамбуржцы встретили своих русских освободителей. Всю ночь продолжалась пальба из ружей и пистолетов, город был иллюминован, на каждой улице были выставлены бюсты императора Александра, украшенные цветами и лаврами… Затем прилетела победная весть о занятии казачьим отрядом подполковника Бенкендорфа города Любека. Были доставлены берлинские газеты с пламенными воззваниями короля Фридриха к народу и войску. С умилением передавали о встрече монархов в Бреславле, о первой встрече после долгой разлуки и вынужденной вражды. Рассказывали, что король в сопровождении принцев своего дома выехал навстречу императору и, увидя его, выскочил из коляски и со слезами бросился в объятия своего венценосного освободителя и друга.