За чужую свободу - [147]
– Монтроз едет в главную квартиру, – продолжал Новиков. – Он хочет убедить государя, что Бурбоны – погибель Франции, что народ не хочет их… Но я не верю в его успех, хотя сила его влияния сказалась уже в возвращении в Испанию Фердинанда.
– Странный человек, – задумчиво сказал князь. – Как было оставлено это письмо? – спросил он и рассказал, как нашел его.
– Почем я знаю, – пожал плечами Новиков, – я часто находил у себя такие шифрованные записки.
– Это шифр масонов? – спросил Левон.
– Да, мы иногда пользуемся им, – ответил Новиков. – Ты теперь наш. Нам предстоит опасная и долгая борьба. Ты ведь не отступишь?
Левон вспыхнул.
– Я чувствую, как и ты!
Новиков пожал ему руку и добавил с усмешкой:
– Ну, так я тебе дам ключ, и ты можешь сам прочесть письмо великого Кадоша. Он обещает близкое свидание в Париже. В этом я безусловно верю ему. Мы скоро будем в Париже. Вот этот шифр, смотри, как просто и легко. Он имеет клиническую форму древних времен. Вот, – Новиков взял лист бумаги и карандаш. – Этот шифр сообщается только мастерам, и то не всем, – сказал он. – Но ты, конечно, в ближайшее время будешь уже мастером. Так хочет великий мастер.
Левон с жадным любопытством наклонился над листом бумаги, на котором Данила Иванович писал ключ.
– Ты берешь такую фигуру и вписываешь в ней буквы, – пояснял Новиков
потом такую
– Нет, – ответил Левон.
– Я тоже, – вздохнул Новиков, – подумать только, четыре месяца! Ну, да не надо думать об этом. До свидания.
Он нахмурился и стал укладываться в углу на лавке, а Левон погрузился в чтение.
Но недолго пришлось поспать Новикову. Часа через полтора пришло от Громова экстренное приказание двинуться назад. Никто ничего не понимал. Солдаты ворча седлали лошадей.
XXVII
Еще одна безнадежная попытка Мортье и Мармона преградить путь союзным войскам, еще одна победа русских при Фер – Шампенуазе, и в ясный светлый вечер русский авангард увидел башни и колокольни Парижа.
Маршалы отступили, и их войска заняли предместья Парижа – Венсен, Монмартр, Нельи…
Звездная ночь была тиха и тепла. На балконе замка Бонди, в семи верстах от Парижа, стоял император Александр. Он был один. С высокого балкона были видны бивачные огни неприятельских войск и в расстоянии ружейного выстрела от них линия наших огней. Царило жуткое, страшное молчание.
Как очарованный, смотрел император вперед, туда, где лежал Париж, прекрасный и гордый Париж. Что ждет его завтра? Запылает ли он, как святая Москва, как погребальный факел, над погибающей Францией, и победоносная Европа ступит железной пятой на тлеющие развалины, среди крови и ужаса? Или завтра загорится на этих холмах грозный бой? Наполеон летит со своими орлятами на спасение столицы. Впереди – испытанные в боях его маршалы, гарнизон Парижа, готовое вспыхнуть население.
Наступает роковая минута. Стотысячная армия союзников может очутиться в безвыходном положении, зажатая между двух стен, отрезанная от своих сообщений. Упорное сопротивление маршалов и Парижа и быстрота движений Наполеона – вот от чего зависит исход гигантской борьбы.
Но нет! Не напрасно вел его Бог, как Моисея в пустыне. Разве сами ошибки союзников не обращались в их пользу? Разве самые гениальные комбинации Наполеона не гибли от ничтожной случайности, вроде перехваченного неосторожного письма?
– Боже! – шептал государь, молитвенно глядя на звездное небо. – Разве не за благо мира я иду вперед?
Но высокие мысли странно перепутались с иными образами… Победитель Наполеона! Безграничная власть, всеобщее поклонение, фимиам славы и тонкой лести и удовлетворение личной, ненасытной ненависти к маленькому человеку с повелительным голосом, с властными манерами, с пронизывающими, ни перед кем не опускающимися глазами, всегда везде бравшему первое место по праву гения, порабощавшему странной, непонятной силой и чужую мысль, и чужую волю…
Гасли бивачные огни, светлело небо, розовая полоса зари потянулась над недалекой столицей мира.
На балкон тихо вышел князь Волконский. Он тоже провел бессонную ночь, ожидая в кабинете приказаний императора.
Государь повернул к нему мертвенно – бледное лицо с ввалившимися, лихорадочно горящими глазами.
– А, это ты, Петр Михайлович, – сказал он и вдруг, выпрямив сутуловатую спину и подняв голову, с несвойственной ему злой и хищной улыбкой, обнажившей белые зубы, медленно и раздельно добавил: – Волей или силой, с боем или церемониальным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа сегодня должна ночевать в Париже!
Князь Волконский низко опустил голову.
С отчаянным упорством боролись французы за каждую пядь земли. У забаррикадированных застав толпились парижане, требуя ружей и патронов. После упорного кровавого боя войска Барклая‑де – Толли овладели заставами Мениль – Монтан, Бельвиль и Пресен – Жерве. Семь тысяч убитых русских были ценою этого успеха. Русские пушки направили с Бельвильских высот грозные жерла на Париж, готовясь обратить его в развалины. Спешенные драгуны пятого полка в отряде Ланжерона бросились на безумный приступ Монмартра. Их встретили орудийным огнем и затем штыками. Французские конскрипты – юноши и ученики политехнической школы – с грозным мужеством встречали русских закаленных воинов и умирали с восторженными криками: «Vive l'empereur!»
