За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края - [2]

Не все белобандиты погибли от ударов Красной армии. Кое-кто из этих бандитов уцелел, притаился, перекрасился под бедняка и середняка, пролез в колхозы и сейчас на Кубани вновь поднял свою оскаленную морду.　

Атаманствовал в этой станице в 1918-19 годах некий Омельченко, памятный кровавыми расправами с большевиками и трудящимися Кубани. Когда в 1919 году под напором Красной армии Омельченко бежал за-границу, он оставил политическое завещание, примерно такого содержания: «Кубанская рада не устоит, победят, очевидно, большевики». И дальше этот белобандит завещал, такую тактику борьбы с советской властью: — «пусть казаки (понимай, кулаки и белогвардейцы) на время прекратят свое сопротивление, сохраняя кадры и силы».

Эти мысли атаман развивал впоследствии неоднократно в своих письмах из-за границы к «надежным людям», к бывшим своим помощникам — белогвардейцам.

Полтавское кулачье замирилось, притаилось: злейшие враги рабочего класса и крестьянства решили действовать тихой сапой. Примерно с 1920 по 1927-й год мы имеем на многих руководящих постах в станице Полтавской белобандитов, врагов советской власти.

В сельхозкредитном товариществе сидел некий Ковтун — в прошлом — помощник станичного атамана и другие матерые кулаки. Когда в товарищество за ссудой приходил бедняк, ему давали 3–5 рублей только в том случае, если он приносил письменное поручительство двух зажиточных станичников. Кулакам же кредиты раздавались направо к налево. Делалось это вполне сознательно, для подрыва авторитета партии и советов.　

— Рады, мол, дать бы тебе, бедняку, да вот закон не позволяет. Советская власть, мол, о бедноте и думать забыла.　

Когда волей широких масс трудового казачества Кубань начала коллективизироваться, ликвидируя кулачество как класс, контрреволюционное ядро станицы на нелегальном совещании решило:

— Нужно держаться, бо немного осталось и скоро придут «наши».　

Так решили главари: Илларион Ковтун — бывший помощник атамана, член Кубанской рады Василий Назаренко, матерой кулак Юрченко, приговоренный к расстрелу в 1920 году, но сумевший каким-то способом избежать расстрела, и кучка их сподвижников. Но как сохранить своих людей, как избежать выселения? Решено было, что «своим людям» надо вступать в колхозы.

В колхоз «Червонный прапор» первыми вошли организаторы контрреволюционного заговора против советской власти и колхозов. Они потянули за собой в колхоз многочисленную свою родню, понимая, что сподручнее будет вредить через «своих людей». И вот, например, 15 кулацких семей Нззаренок входят в колхоз.

Вербовать начинают прежде всего кулаков и зажиточных «своих людей» — казаков. Назаренко, Ковтун и другие белобандиты советуют вступить в колхоз: «все равно, мол, выхода нет, если же сгуртуемся в колхозе, сообща сохраним имущество, а потом и разойдемся каждый со своим».

Бедняков же и середняков запугивали:　

— Не идите в колхоз, разор и гибель, а придут «наши» казаки, и вовсе вам не сдобровать!　

Вот почему не случайно, что станица Полтавская на нынешний день коллективизирована была только на одну, примерно, третью часть, две трети были единоличниками, причем огромное количество бедноты, середняков и даже бывших красных партизан остались за бортом колхоза. Назаренко, Ковтуну, Юрченко и их друзьям нужен был «свой» колхоз, беднота, середняки были в «их» колхозе ни к чему.　

В результате верховодами молодого колхоза «Червонный прапор» оказались Назаренко — в качестве председателя ревизионной комиссии, Ковтун и другие кулаки — в роли учетчиков, бригадиров, конторских служащих, которые и повели у себя из поводу колхозную массу.　

— Робить, абы как! — учило кулачье колхозников, — бо скоро придуть наши. — И эта наука давала свои результаты.

В колхоз кроме кулаков и зажиточных вступали кое-кто из бедняков и середняков. Их надо было запугать, подчинить своему влиянию, сделать послушными. И этого добились полтавские контрреволюционеры.　

Вот, например, разговор Назаренко с Андреем Белым, рядовым колхозником «Червонного прапора».　

— Казак ты, а оказался изменником, пошел в колхоз. Наши придут, лишат тебя казачьего звания, вышлют из станицы…　

— Не серчайте, дядько Василь, я абы как, килы не наживаю, баба моя ходить по ночам по хлеб. Я не вредный…　

Так отвечал Андрей Белый и такие же как он рядовые колхозники. Так они и действовали. И нет ничего удивительного. что это «абы как» прочно вошло в быт полтавских колхозников. В самое горячее время выходы на работу в колхоз не превышали 40 проц., да и то, главным образом, за счет подростков, иногда прямо ребятишек, которые, однако, получали трудодни наравне со взрослыми. А взрослые копались только в личных садах и виноградниках, спекулировали на базарах хлебом, вином и виноградом.

Пахали в Полтавской сплошными огрехами. Поздно в землю бросали зерно, заранее обрекая посев на гибель. Нормы выработки не выполнялись. Контрреволюционный саботаж выражался во вредительской вспашке, или в издевательском обмане, когда запахивались только края клетки, а середина оставалась не вспаханной, когда кулаки-бригадиры писали трудодни за издевательство над кубанской землей, над завтрашним днем колхоза. На сеялках саботажники приспособились так «регулировать», что, не высевая нормы, воровали с гектара по 3–4 пуда посевной пшеницы.