За что? - [134]

Хотя нам и самим скоро помирать, но хотим знать, где он сложил свою голову. В ту ночь, когда его забрали, с нашего села забрали пять человек. Из них на одного друг прислал, что он умер, двое через десять лет вернулись домой и дома умерли, а нашего отца неизвестно где дели.

Я сама 25-го года рождения, помню всю нашу страшную муку от начала до конца. Когда кулачили, мне было четыре года, и я все помню с четырехлетнего возраста, как и что над нами делали, и, наверное, такого не забудешь никогда. Восемнадцать лет мы ходили по квартирам и даже по земле ходили с опаской, глупых людей очень много было. Идешь, а он встречается и тебе в глаза говорит: «Что, кулачка, ходишь?» — и мы вели себя тише воды ниже травы. Встречаешься со своим злодеем, кланяешься ему и называешь по имени и отчеству, иначе нельзя… Мы же — враги! А так рассудить: какой наш отец кулак, если он даже неграмотный и был большой трудяга, работал, себя не щадил?..

Новикова Мария Лукьяновна, Белгородская область, Шебекинский район, Большетроицкое почтовое отделение, село Осиповка

* * *

Отец у меня погиб в 1920 году на фронте, в Красной Армии. Мать осталась с тремя детьми. Семья владела третью мельницы. В 1930 году мать осудили на семь лет, она была тяжело больна, и после больницы ее освободили. В отсутствие матери нас пришли раскулачивать, дома были дети и бабушка, стали выгонять из дома и насильственным путем вышвырнули на улицу. В чем были только одеты и обуты (на ногах лапти), в том и остались. На мне был шубный пиджак, стали меня раздевать и забирать этот пиджак. Я с трудом вырвался и убежал и остался одетым…

Мы попросили соседа и стали жить в его бане. Когда мама вернулась из тюрьмы, мы попросили у одного хозяина старенькую избушку, владельцы которой были на стороне, и стали в ней жить. Бабушка собирала куски по миру. Меня исключили из школы, где я учился в четвертом классе, и я стал плести лапти и ступни людям за крынку молока. Этим закончилась моя учеба. Брат уехал на сторону и там в 1936 году умер от истощения и болезней, бабушка тоже умерла…

Осенью 1939 года, когда я приехал на призыв, меня забраковали в военкомате в связи с раскулачиванием. Тогда я стал умолять, чтобы мне дали хорошую характеристику. И меня взяли служить в Красную Армию. Было столько у меня радости, что я стал в один ряд в строю будущих защитников рубежей нашей родины!..

Потом участвовал в войне, был контужен, ранен. Инвалид второй группы…

Кудашкин Владимир Алексеевич, Мордовская АССР, село Мордовские Сыреси

* * *

У меня в семье загублено в 1933 году двенадцать душ детей от года до одиннадцати лет. Братья, сестры отца… Он выжил один, и нас у него трое. Как все это было, я знаю от его матери, моей бабушки. Этого забыть нельзя, потому что этому не может быть прощения. Умерли они в станице Дондуновской на Кубани…

Иващенко Станислав Николаевич, Краснодар

* * *

В 1930 году в селе Петровка Павловского района Воронежской области проходила коллективизация. И мою семью она не обошла. Нас было шесть человек: отец, мать, четверо детей. И вот нашу семью раскулачили и выслали, все наше хозяйство забрали в колхоз. Я как самая младшая осталась в Петровке. Нянчила детей колхозников, там около них и питалась…

Новикова Анастасия Ильинична, Калинин

* * *

Шла сплошная коллективизация. Моего отца Кирилла Вдовина посадили в тюрьму в городе Уфе, где он через пять лет и умер. Дом наш в деревне Елат сожгли. Нас у матери осталось мал мала меньше — от одиннадцати до двух лет. Нас четверых чужая женщина (от матери могли не взять) в 1933 или 1934 году сдала в детдом, наверно, сказала, что нашла где-то на улице. А четвертую, младшую сестру нашу, как эта женщина сказала, отдала в дом грудника, отдельно от нас. Все мы — я, брат Саша и сестра Вера — воспитывались в разных детдомах…

Самошкин (Вдовин) Яков Николаевич

* * *

На Дальнем Востоке детские дома для таких детей, как мы, находились в основном в маленьких гиляцких поселках по реке Амур. Наш поселок, куда мы впервые поступили, назывался Маго… Дома — длинные деревянные бараки. Детей было очень много, одежда плохая, питание скудное. В основном суп из сухой рыбки корюшки и картошки, липкий черный хлеб, иногда суп из капусты. О другом питании я не знала.

Метод воспитания в детдоме был на кулаках. На моих глазах директор избивала мальчиков постарше меня, головой об стенку, кулаками по лицу за то, что при обыске она у них находила в карманах хлебные крошки, подозревая, что они готовят сухари к побегу. Воспитатели нам так и говорили: «Вы никому не нужны!» Когда нас выводили на прогулку, то дети нянек и воспитательниц на нас показывали пальцем и кричали: «Врагов, врагов ведут! Арестанты идут!» А мы, наверно, и в самом деле были похожи на них. Головы наши были острижены наголо, одеты как попало.

Мне было пять лет, а сестренке шесть, когда нам пришло сообщение о смерти отца. А года через три, в 1943 году, незнакомая женщина привела меня к себе домой и своему мужу сказала: «Вот привезла я арестантку. Теперь будешь жить у нас, а если не хочешь, пойдем опять в детдом, а оттуда сразу в тюрьму…» Я заплакала и сказала, что хочу жить у них… Так меня взяли в дочери люди. А с сестрой мы были разлучены. Увидеться больше не пришлось. Долгие годы искала я ее, обращалась в разные инстанции, но никто мне не помог…