За Черной рекой - [7]

У меня три сотни копьеносцев, четыре сотни боссонских лучников и около пяти десятков искусных, хотя и не таких, как ты, следопытов. Каждый из них стоит десятка солдат, но их слишком мало. Искренне тебе говорю, Конан, положение наше становится слишком серьезным. Солдаты потихоньку шепчутся о дезертирстве, они боятся, они верят, что Зогар наслал на нас демонов. Они боятся черной смерти — чудовищной черной смерти из болот. Когда я вижу больного солдата — я дрожу от страха — страха увидеть, как он чернеет, высыхает и умирает на моих глазах.

Конан, если зараза действительно падет на нас — солдаты дезертируют до последнего! Граница останется неохраняемой, и ничто не сможет сдержать натиск темнокожих орд до самых стен Велитриума, а, может, и дальше. Если форт падет, гарнизон не удержит город.

Конан, если мы хотим удержать Конайохару, Зогар Саг должен умереть. Ты проникал в пущу дальше, чем кто-либо другой, ты знаешь, где находится Гвавела, знаешь тропы за рекой. Можешь ли ты взять несколько человек и попытаться убить его или похитить? Знаю, что это безумие. Не больше одного шанса из тысячи за то, что кто-то из вас вернется живым. Но если мы от него не избавимся — смерть настигнет всех нас.

— Дюжина воинов здесь пригодится больше, чем полк, — подумав, ответил Конан, — пять сотен солдат не пробьются в Гвавелу и обратно, но дюжина может проскользнуть.

Но только я сам буду выбирать людей. Солдаты мне не нужны.

— Позволь мне пойти с тобой! — с горячностью воскликнул Бальфус. — В Тауране я всю жизнь охотился на оленей.

— Хорошо. Валаннус, мы подкрепимся там, где собираются следопыты, и я выберу подходящих людей. Выйдем через час. На лодке подплывем до места чуть ниже их деревушки и проберемся в нее лесом. Если останемся в живых — вернемся на рассвете.

3. Крадущиеся во тьме

Река казалась широкой полосой тумана между нависающими стенами леса. Весла, толкающие лодку в тени восточного берега, производили шума не больше, чем осторожный клюв цапли. Могучие плечи воина, сидящего перед Бальфусом, отливали голубизной. Молодой человек понимал, что даже зоркий взгляд следопыта на носу не может различать путь далее, чем за несколько футов; но Конан вел лодку инстинктивно, благодаря отличному знанию реки.

Все молчали. Бальфус успел хорошо присмотреться к своим товарищам, прежде чем они незаметно вышли из-за палисада и направились к ожидавшей на берегу лодке. Это шли люди особого рода — люди границы, которых нужда заставила научиться лесному искусству. Вообще все аквилонцы западных провинций походили друг на друга: одевались в кожаные штаны, туники и козловые сапоги, на поясах у всех висели топоры и короткие мечи. Все они были отмечены шрамами, сосредоточены и жилисты, и взгляд их был холоден и тверд.

Но между суровостью аквилонцев и поведением Конана лежала пропасть. Дети цивилизации, очутившиеся у грани варварства впервые за тысячи поколений; они учились укрываться и скрытно подходить, он — родился с этим инстинктом. Он превышал их даже в умении двигаться. Волки — и тигр.

Бальфус восхищался следопытами, восхищался их вожаком и гордился собой — допущенным в подобное общество. Его весло производило не больше шума, чем их весла, но умение следопыта, вынесенное из охоты на оленей в Тауране, не шло ни в какое сравнение с навыками людей пограничья.

Ниже форта река описывала пологую дугу. Скрылись из виду фонари постов, но еще с милю лодка шла вперед, избегая мелей и дрейфующих пней с невообразимой точностью. Потом, после короткого, едва слышимого бормотания Конана, лодка изменила курс и двинулась к противоположному берегу. Когда она вышла из тени густых зарослей на открытый фарватер — она стала видимой, но звездный свет был слаб, и Бальфус понимал, что лишь специальный наблюдатель способен заметить темный силуэт лодки. Они свернули под нависшие ветки западного берега, и Бальфус ухватился за выступающий корень. Никто не произнес ни слова. Все уже прозвучало до выхода из форта. Тихо, как большая пантера, Конан перемахнул через борт и исчез в зарослях. Так же тихо скрылись вслед за ним девять воинов. Бальфусу, который с веслом на коленях держался за корень, казалось невероятным, как могут девять здоровенных мужчин одинаково бесшумно нырять в незнакомую поросль. Юноша изготовился ожидать, и следопыт, оставшийся с ним, напряженно молчал. Бальфус знал свою задачу — ждать. Если же Конан со следопытами не вернутся к рассвету — плыть в форт и сообщить о том, что джунгли вновь собрали свою извечную жатву.

Тишина давила на уши, ни один звук не доходил из невидимого леса. Много часов молчали барабаны. Напрасно напрягал он зрение, бессознательно стараясь разглядеть хоть что-то в окружающем мраке. Дышать становилось все тяжелей из-за испарений реки и влажного леса. Где-то поблизости послышался звук, подобный плеску крупной рыбы. Корпус лодки слегка дрогнул, и Бальфус подумал, что рыба совсем рядом. Потом корма медленно отошла от берега — видимо, человек, державший выступ, бросил опору. Бальфус шепнул предупреждение, но темный силуэт на корме не двигался. Мысленно обругав спящего, Бальфус ухватил его за плечо, и от его прикосновения тело товарища качнулось и бессильно сползло на дно лодки. С колотящимся сердцем Бальфус наклонился и ощупал следопыта. Лишь судорожно сжатые челюсти сдержали крик, когда юноша нащупал зияющую рану на горле. Горло следопыта было перерезано от уха до уха.