За бортом жизни - [27]

Эми видела, что меня терзали сомнения, поэтому она вытащила меня на лестничную площадку. То, что она мне рассказала, было отвратительно, но с тех пор, как я вышла на панель, я поняла, что первые пару раз клиент может казаться нормальным, но очень быстро этот извращенец захочет заплатить за такие отклонения, которые его жене кажутся совсем тошнотворными. Поскольку клиенты за странности платят больше, я была рада их ублажить, но многие простые проститутки предпочитали избегать извращенцев.

Парень, которого Эми привела ко мне в квартиру, был богатым, но имел умственные отклонения. В его сознании Мэри Келли, жертва Потрошителя, и Мэри Келли, художница-феминистка, были одним лицом. Эдвард Келли как-то убедил себя не только в том, что он был сыном автора инсталляций Мэри Келли, но также, что он был воплощением мага елизаветинских времён, Джона Ди. Эдвард считал, что псевдомать его использовала, когда написала книгу о первых пяти годах жизни своего сына, поэтому он убил её, что стало апогеем в его зверствах в стиле Джека Потрошителя.

Эдвард был, по крайней мере, лет на десять старше, чтобы годиться в сыновья Мэри Келли, но он наравне с жёлтой прессой негодовал по поводу того её творения, где она выставила напоказ грязные подгузники в Институте Современного искусства в 1976 году. Однако до безумия Эдварда довело не то, что из его дерьма сделали произведение искусства, а то, что его мать так цинично использовала их отношения для продвижения своего психического бреда. Эдвард был в ярости оттого, что женщина, к которой он питал эдиповы чувства, купилась на всю эту фрейдистскую чепуху о том, что ребёнок служит матери заменой фаллоса. Эдвард не выносил теории психоанализа.

Чтобы отомстить своей не-матери, художнице Мэри Келли, за то, что та построила свою карьеру на его эксплуатации и унижении, Эдвард с маниакальным рвением снова и снова проигрывал смерть изобретательницы, инсценируя гибель последней жертвы Джека Потрошителя, Мэри Келли. Будучи богатым, Эдвард мог позволить себе сорить деньгами, снимая дома художниц-феминисток, а также нанимая нескольких проституток, чтобы те смотрели, как он крушит богемное жилище. Затем он расчленял женский манекен из папье-маше, который он создавал за несколько недель специально для этой цели.

Эдвард Келли явно страдал от какой-то детской травмы, и, поскольку деньги были универсальным средством обмена, я приняла финансовый стимул, предложенный мне за разрушение моей квартиры. Внутри всё и так уже было разбито, оставалось только произвести ритуал потрошения, поэтому я предпочла убраться. Однако прежде, чем сбежать, я предупредила Эми, что её клиент был, очевидно, умственно отсталым и компенсировал свою недоразвитость, отождествляя себя с образом Джека Потрошителя, и, поскольку отождествление было полным, вскоре он начнёт убивать.

Пока я шла по Бетнал Грин Роуд, я размышляла над тем, что Мэри Келли называла коллекции детских вещичек материнской порнографией. Несмотря на весь психологический бред, который разрыгала Мэри Келли, этим своим замечанием она попала в точку, уловив то, как патриархат и капитализм расслаивают общество посредством бесстыдных инструментов отождествления и отчуждения. Я была в глубоких размышлениях, когда ко мне пристал клиент. Он хотел минет, и положил мне в руку двадцатку. Пока я сосала, Том жаловался на то, что траханье высококлассных шлюх с Вест-Энда больше его не удовлетворяло.

Том предпочитал честных истэндовских потаскух, поскольку, ему казалось, что они искренние. Сказав это, мой известный клиент весь возбудился и кончил мне в рот. Когда я выплюнула его сперму в канаву, Том предложил мне две двадцатки за то, чтобы я пошла с ним на вечеринку. Я не торопилась вернуться к месту съёмок моего бесконечного фильма-убийства, поэтому взяла бабки и пошла со знаменитостью в какой-то дом на Уилкис-Стрит. На полу там лежали тигровые шкуры, стены украшали дорогие постмодернистские произведения искусства. Подавали только вино, никакого пива.

Том напился и стал теребить мой лифчик. Я вовсе не возражаю против того, чтобы парни выставляли мои сиськи напоказ своим друзьям, но заключённая мною сделка со знаменитостью была строго оговорена и этой эксгибиционистской услуги не включала. Я выкрикнула имя Тома и обозвала его скупердяем. Телезвезде следовало бы давать за минет побольше, чем двадцатку. Изысканная публика была в замешательстве. Они подозвали своего вышибалу и выдворили меня с вечеринки, дав в качестве прощального подарка не менее пяти четвертаков.

Уходя из этого дома, я почувствовала, что за мной кто-то идёт. Я не стала оборачиваться. Я почему-то была уверена, что моим преследователем был Том. Я услышала топот за спиной, почувствовала руку у себя на плече, а когда обернулась, была неприятно удивлена. На меня смотрел дегенерат, назвавшийся журналистом. Он интересовался, не хочу ли я продать свою историю жёлтой газете. Его издатель заплатит хорошие деньги, и всё, что он хотел за своё участие в деле — это бесплатно перепихнуться. Я сказала ему «отвали», и он сунул мне в руки свой кошелёк.