За бортом жизни - [22]

Кейн пожаловался, что моя гипотеза была слишком непонятна для среднестатистического человека, и что народу больше бы понравилась теория, выдвинутая Мелвином Феарклоу в книге «Потрошитель и Королевская семья», согласно которой, главой банды, ответственной за уайтчепельские убийства был Лорд Рэндольф Черчилль. Я раскритиковала Феарклоу за доверие к пачке фальшивых дневников, бездоказательных и не имеющих каких-либо литературных достоинств. Альфи настаивал на том, что книги Феарклоу, Уилдинга и Стефена Найта навредили королевской семье. Я согласилась, но объяснила, что для меня сэр Уильям Галл и Джон Нетли были слишком скучны, чтобы их обсуждать.

Пока мы говорили, перед нашими изумлёнными глазами материализовался Уильям Берроуз. Пульт управления его машиной времени был неисправен. Когда бит-писатель начал исчезать, Альфи схватил его за правую руку, а я уцепилась за левый рукав. Комната покачнулась и вскоре исчезла. Там, где раньше нас окружали четыре стены, теперь не было ничего, кроме затхлого воздуха. Мы оказались в Уайтчепеле тех времён, когда там были театры и концертные залы с дешёвыми входными билетами. Эти заведения служили убежищем для местных жителей, которые таким образом и развлекались по-королевски и оставались в безопасности.

Граф Эфингем, театр в Уайтчепеле, был совсем недавно отделан и украшен. Он вмешал три сотни человек, но лож в нём не было. Уайтчепельский народ не ходил в театр в лайковых перчатках и белых галстуках. Сцена была просторной, с многочисленными техническими приспособлениями; уайтчепельцам нравились пиротехнические эффекты, голубые демоны, красные демоны, исчезающий сатана, который в облаке дыма проваливался в незаметную дыру в полу. Громкие аплодисменты встречали нимф в прозрачных одеждах, которые, подобно Афродите, выходили из волн морских и садились на искусственные лучи солнца, подвешенные между сценой и театральными небесами.

Недалеко от Графа Эфингема был театр «Павильон». Приблизившись к нему, я увидела проституток, стоявших на улице в группках из четырех-пяти человек. Внутрь они осмеливались войти только со своими мужчинами. У многих проституток были продолжительные отношения с моряками. Эти отношения возобновлялись, когда мужчины сходили на берег, продолжались, пока были деньги, и прекращались, когда моряки снова уходили в плавание. В концертном зале «Истен» предпочитали галёрку, отгороженные места для моряков и их женщин, чтобы торговцы могли насладиться представлением, и при этом им не досаждали те, кто получал удовольствие от пьяных драк.

В другом концертном зале, «Британская королева», на Коммершиал Роуд, проститутки были завсегдатаями. Когда мы приблизились к нему, двух проституток арестовывали за попытку убить мужчину. У одной из них было толстое отталкивающее лицо с низким лбом, коротким носом и раздутыми ноздрями. Другая выглядела гораздо лучше. Когда мы вошли в «Британскую королеву», она оказалась переполненной женщинами лёгкого поведения, одетыми в кричащие наряды, выделывавшими шокирующие пируэты. Высокие ноты флейт и скрипок пристроились к рёву трубы, чтобы заставить присутствовавших вальсировать на немыслимой скорости.

Возможно, я пристрастна, но мне лица проституток показались приятными, и нельзя сказать того же об их клиентах. В них можно было прочесть сочетание покорности, безразличия и безрассудства. Все эти фазы проститутка проходит, занимаясь своей мало уважаемой профессией. Шлюха недостаточно опытна в своей профессии, пока она не испытает все эти ощущения, и пока они не смешаются воедино. Есть какая-то утончённость в женщине, трогающей свою промежность.

Она решительно настроена соединить дело и удовольствие в таких обстоятельствах, которые многим показались бы невыносимыми.

Лица клиентов, которые я увидела после того, как машина времени переместила нас в 1888 год, были пустыми, глупыми и пьяными. Мы вошли в бордель на Фредерик-Стрит, потом пошли на Брунсвик-Стрит. Обе улицы пользовались дурной славой из-за домов терпимости и воровских квартир. Комнаты в публичном доме были довольно просторными, их украшением были кровати с пологами на четырёх столбиках. Некоторые их них были закрыты грязными выцветшими ситцевыми занавесками. На каминных полках стояли дешёвые фаянсовые фигурки. Над ними возвышались зеркала в оправах из розового дерева или позолоченного металла. Берроуз собирался показать нам, как он разделывается со своими жертвами; на улице всё ещё было много народа.

Пока мы следовали за ним в его адской миссии, мы поняли, что он прибегал к использованию обрядов, церемоний, заклинаний и воззваний к могущественному и его личному духу зла, чью благосклонность он пытался снискать с помощью оргий, которые своим ужасом, богохульством и непристойностью должны были превзойти всё, что за ними последует. Берроуз верил, что как некромант он должен был добиться высшей степени озлобления и деградации человеческой натуры. Меньшее из преступлений, необходимое для достижения вожделенной для него силы, было ритуальное убийство, и чем более деградировавшей будет сопротивляющаяся жертва, выбранная для подношения духу, тем лучше.