За Байкалом и на Амуре. Путевые картины - [3]
Суда эти, как видит читатель, по размерам, весьма уродливы и напоминают китайские постройки, нет только той вычурности и фигурности, как у китайцев[3].
В одной версте от селения Никольского находится пароходная пристань, называемая Лиственничной. Это название присвоено ей от прежнего зимовья, находившегося на месте настоящей пристани и носившего, в свою очередь, это название от лиственничного леса, растущего на прибрежных горах.
На берегу Байкала, у подножья горы, поросшей этим лесом, прилепилось двухэтажное здание гостиницы. Ближе к селению Никольскому в стороне от дороги лежало много лесу, приготовленного для новых построек. Из этого леса должны были выстроиться новые гостиницы в pendent к новым пароходам. Но пока, в ожидании новых гостиниц, нужно было остановиться в старой, несмотря на все ее неудобства.
Построена она вероятно с того времени, когда пароход в первый раз пошел по Байкалу, следовательно — лет двадцать назад. Пароход был предшественник «Наследника Цесаревича» и он, кажется, сгорел — так по крайней мере мне не раз случалось слышать. Несмотря на то, что гостиница построена не ранее сороковых годов настоящего столетия, но она казалась ветхим старцем: окна в верхнем этаже были местами повыбиты, ставни большею частью переломаны и остатки их, повиснув на ржавых петлях, скрипели и выли на разные тона, аккомпанируя шуму волн Байкала.
Состарилась ли гостиница от осенних ветров, обдувающих ее со всех четырех сторон, или уходили ее заботливые попечители, доверенные и управляющие, — не знаю, да и не подумал бы об этом, если бы только беспорядочный и угрюмый вид ее не производил такого тяжелого и мрачного впечатления.
Внутренность дома соответствовала его наружному виду: стулья переломаны, столы о трех ножках, диваны с оборванной и висящей клочьями обивкой, кресла без ручек и часто без спинок; никогда не мытый пол, кривые, дырявые доски, углубляющиеся под ногами, как фортепьянные клавиши; в стенах щели, в которые с визгом врывается внутрь дома резкий осенний ветер… и т. д.
Все это доказывало, что о тех, для кого построена гостиница, никто никогда не заботился да и заботиться не считал нужным: гостиница одна, конкуренции ждать неоткуда; приехал к пароходной пристани, так волей-неволей мирись с тем, что есть, не мудрствуя лукаво.
Бразды правления этой гостиницей находились в руках какого-то отставного солдата, у которого в буфете кроме водки и солонины ничего не было.
— Самовар, если угодно, поставить можно… — послышалась нам его первая фраза.
— А закусить бы чего-нибудь?
— Закусить? Отчего же?.. Можно, пожалуй, солонины подать…
— А еще что?
— Огурца соленого можно принести. Омуля, если хотите… водки… Сколько подать-то?
— Да неужели у вас ничего больше нет?
— Как ничего нет? Я говорю вам, солонины можно, омуля, огурца…
Я молчал.
— Порцию что ли вам?
Солдат повернулся ко мне в пол-оборота и, держась за косяк двери рукой, угрюмо смотрел на угол печи.
— Дайте лучше самовар.
Через несколько времени нечищенный, позеленевший самовар, чайник с изломанным носом, чашка без ручки, поднос изогнутый и перепачканный, — все это в огромных размерах было принесено солдатом за один раз и принесено совершенно оригинальным способом: самовар он нес в руках, поднос висел у него на пуговице жилета, а чашку и чайник он, к великому моему удивлению, вытащил из обоих карманов своего дырявого пальто.
— Ты и солонину из кармана подаешь на стол? — спросил я.
— Нет-с. Как можно…
Солдат улыбнулся и, снова опершись рукою о косяк двери, начал смотреть на угол печи.
— Отчего же у вас обеда для проезжающих нет?
— Не для кого делать-то…
— Как не для кого? Для проезжающих.
— Кто теперь проезжает. Теперь хороший хозяин собаки из конуры не выгонит, а то проезжающие. Вот слышите, как оно воет да бурлит, море-то…
— А в другое время когда же вы кормите проезжающих?
— Когда? Известно, летом. В ту пору народу едет много; тогда народ каждый день, а не то что теперь, — два-три в неделю; тогда щи варим, котлеты делаем, вино тоже держим. Если когда наезжают хорошие люди, потребуют что-нибудь особенного, супу там што ли какого, али чего другого, тогда от управителя повара просим… Летом совсем другой расчет. Летом бывает так, что купцы дня по два, по три здесь валандаются, одной облепихи наливки по ведру в день выходит, а то и шампанского потребуют… Шампанское тоже от управителя берем: оно у него про себя на всякий случай есть для начальства, когда, значит, в гости ежели наезжают. Обозные тоже часто навертываются, другой при себе гармонию имеет… В карты тоже вечерами, когда парохода нет, дуются… Летом совсем другое дело…
Солдат, видимо находясь под впечатлением милых ему летних воспоминаний, глубоко вздохнул и замолчал.
— Так солонины не надо што ли? — спросил он через несколько времени.
— Нет, не надо.
— А то я подам порцию… с огурцом?
— Нет, не надо.
— Водки бы выпили… с дороги хорошо…
Я промолчал.
Солдат погладил рукой косяк двери. Взглянул еще раза два на меня и, опять глубоко вздохнув, вышел.
Кроме мрачного дома негостеприимной гостиницы и кроме тех построек, которые должны быть впоследствии гостиницами, — на берегу пристани, невдалеке от ветхого здания, торчали еще кое-где три-четыре домика для служащих и отдельный флигель для управляющего пароходством. В окнах этого флигеля виднелись драпри и цветы и вообще его наружность составляла замечательный контраст с ветхим полуразрушенным домом гостиницы.
Это книга о чешской истории (особенно недавней), о чешских мифах и легендах, о темных страницах прошлого страны, о чешских комплексах и событиях, о которых сегодня говорят там довольно неохотно. А кроме того, это книга замечательного человека, обладающего огромным знанием, написана с с типично чешским чувством юмора. Одновременно можно ездить по Чехии, держа ее на коленях, потому что книга соответствует почти всем требования типичного гида. Многие факты для нашего читателя (русскоязычного), думаю малоизвестны и весьма интересны.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Вниманию читателей предлагается первая книга трилогии «Утерянное Евангелие», в которой автор, известный журналист Константин Стогний, открылся с неожиданной стороны. До сих пор его знали как криминалиста, исследователя и путешественника. В новой трилогии собран уникальный исторический материал. Некоторые факты публикуются впервые. Все это подано в легкой приключенческой форме. Уже известный по предыдущим книгам, главный герой Виктор Лавров пытается решить не только проблемы, которые ставит перед ним жизнь, но и сложные философские и нравственные задачи.
Приглашаем наших читателей в увлекательный мир путешествий, инициации, тайн, в загадочную страну приключений, где вашими спутниками будут древние знания и современные открытия. Виталий Сундаков – первый иностранец, прошедший посвящение "Выиграть жизнь" в племени уичолей и ставший "внуком" вождя Дона Аполонио Карильо. прототипа Дона Хуана. Автор книги раскрывает как очевидец и посвященный то. о чем Кастанеда лишь догадывался, синтезируя как этнолог и исследователь древние обряды п ритуалы в жизни современных индейских племен.
Александр Степанович Кучин – полярный исследователь, гидрограф, капитан, единственный русский, включённый в экспедицию Р. Амундсена на Южный полюс по рекомендации Ф. Нансена. Он погиб в экспедиции В. Русанова в возрасте 25 лет. Молодой капитан русановского «Геркулеса», Кучин владел норвежским языком, составил русско-норвежский словарь морских терминов, вёл дневниковые записи. До настоящего времени не существовало ни одной монографии, рассказывающей о жизни этого замечательного человека, безусловно достойного памяти и уважения потомков.Автор книги, сотрудник Архангельского краеведческого музея Людмила Анатольевна Симакова, многие годы занимающаяся исследованием жизни Александра Кучина, собрала интересные материалы о нём, а также обнаружила ранее неизвестные архивные документы.Написанная ею книга дополнена редкими фотографиями и дневником А. Кучина, а также снабжена послесловием профессора П. Боярского.