За Байкалом и на Амуре. Путевые картины - [27]

— По какому же случаю у вас сегодня такой пышный праздник? — спрашивал я.

— Да так, кстати пришлось. Тут как-то по зиме наши купцы были в Верхнеудинске и гостили несколько времени у знакомого купца; теперь этот самый купец приехал сюда, ну так надо же и его угостить — порядок требует.

«Вот они как, — подумал я, — не по-нашему живут».

Обед сначала шел своим порядком. Некоторые из кяхтинцев, изощрившиеся в словоизвержении, не заставили себя дожидаться и при подаче второго блюда начали поочередно говорить речи. Один, более других красноречивый, долго держал какую-то речь о хлебосольстве, стоя с бокалом в руке и жестикулируя другой рукой. Виновник торжества тоже встал на ноги и, во время спича, несколько раз кланялся на все стороны. Как только оратор кончил, он тоже поднял бокал кверху и видимо хотел сказать ответную речь, но только начал: — Господа, торгующее на Кяхте купечество! Я, я, не… не… не могу ничего сказать! — и, совершенно растерявшись, опустился на стул.

— Далеко ему до наших, — шепнул мне сосед. Купцы, к чести их нужно сказать, постарались поскорее стушевать неудавшуюся речь и один из них громко крикнул:

— К чему, господа, речи!

— Не нужно речей, — подхватил другой.

— Ну-ко, братцы, — закричал старшина, — за Царя и Русь святую!.. Эй, музыканты! Играйте за Царя и Русь святую, — кричал он, оборачиваясь к музыкантам, — и обед окончился пением и пристукиванием ножами о тарелки и стаканы.

Я хотя и редко бывал на официальных обедах, но окончание этого обеда показалось мне странным.

IV

Через несколько времени я переселился из города в торговую слободу и, познакомившись покороче с одним из купеческих детей, услыхал от него много интересных рассказов, в ответ на мой вопрос по поводу официального обеда.

— У нас прежде не то еще бывало, — говорил он, улыбаясь, — в праздник, бывало, ходят все толпой из дома в дом, музыку с собой таскают, ящик шампанского возят на телеге и, заходя в дома, забирают с собой хозяев и дальше идут. Выпьют полбутылки, а другую бросают недопитой: потому, говорят, газ выходит, — не годится, скусу того нет… Так целый день пьют, к вечеру едва-едва найдут дорогу… Теперь уж не то; хоть в клубе другой раз и отплясывают трепака, да это не часто.

— На какие же это суммы у вас делается?

— На добровольную складку — аксиденцию по-здешнему. Здесь собирается с каждого вывозимого от китайцев ящика по 40 к. теперь, а прежде 60 к. брали, в кассу торговой слободы, для улучшения торговли. Вот на эту-то аксиденцию и кутим.

— А много ли здесь вывозится чаю?

— Средним числом можно считать до ста пятидесяти тысяч ящиков, собирается, следовательно, до 60 т. руб. добровольной складки… А спросите-ка, сколько ее остается от годового счета?

— Сколько же?

— Ничего! Так вот, за все время торговли ничего и не остается… Собор вот выстроили, но при постройке тут были особые вклады от доброхотных дателей; ну, шоссе до таможни сделали, попа с причтом содержат, певчих, музыку, пожарную команду…

— Да ведь это не 60 т. стоит? — спрашивал я, пораженный такой значительной суммой.

— Ну остатки идут — вот на обеды, на угощение начальства, вот недавно 200 руб. пожертвовали бедным, — говорил, смеясь, мой знакомый.

— Кому же отчет отдается в добровольной складке?

— Как кому? Сами себе и отдаем отчет.

— Да ведь чаи, большею частью, вымениваются комиссионерами на капиталы московских и других купцов?

— Ну да что за важность; сорок-то копеек бросить можно, — ведь это мелочь, — говорил мой знакомый, а сам едва сдерживал смех. Он хорошо понимал всю нелепость добровольной складки и всегда смеялся над ней.

— Вот называют «добровольная», а ну, попробуйте-ка, — продолжал он, — не отдать ее, так и чай из гостиного двора не выпустят: вот вам и добровольная!

— Значит, и с меня тоже потянут, если буду покупать чай?

— Конечно; исключение что ли для вас делать: ведь вы на обеде были?

— Ну так что же? — удивленно спросил я.

— То-то и есть: даром что ли вас кормить-то!

— А что, здесь у вас много, я думаю, богатых купцов?

— Всякого добра благодать. Овому Господь даде талат, овому два, овому же ни единого, так себе на кредите пробивается и ведет дело. Со стороны, пожалуй, подумаешь и невесть что: тысячу ящиков чаю прет на ярмарку, — а все чужое: чай взял у китайцев в кредит, за кожу и ширку заплатил чаем же, пошлину перевел по поручительству, а за провоз — по доставке на ярмарке отдаст.

— По какому же поручительству?

— Да здесь круговая порука. Я за вас ручаюсь: хороший, мол, человек, одно слово, а вы за меня — славный, мол, парень, — вот и поручаемся — поняли? По закону, купцу первой гильдии позволяется переводить пошлину по векселям на 15 т. руб., второй на 6 т. руб., а третью из Кяхты в шею гнали, по пословице: гусь свинье не товарищ! Теперь ее впрочем и нет, значит и гнать некого. Вот как-с, мой почтеннейший! Тут еще другие грешки есть, да уж только сказывать ли?

— Ну нельзя — так не надо.

— Нет уж, ничего, скажу — так и быть. Вот видите ли, какая штука. Кроме 15 т., вам еще нужно перевести пошлины на какую-нибудь сумму; вы и делаете подписку, за поручительством купцов, что, дескать, вот так и так, у меня в гостином дворе лежат чаи, которые я оставлю в обеспечение: так нельзя ли, дескать, перевести еще пошлины? А чаи-то лежат гуртом; с виду-то будто и действительно 100 или 150 ящиков, а их всего 40 или 50, в середине-то пусто, и выходит, что друг друга и любят, и поручаются, и надувают…