За Байкалом и на Амуре. Путевые картины - [25]

Меновая торговля не могла удержаться при таком положении дел и, по просьбе купечества, скоро было разрешено ввозить при товарах третью часть иностранной монеты, русского золота в полуимпериалах или серебра в изделиях. Это правило тоже, конечно, нарушалось, так как многие провозили тайно гораздо больше третьей части; но зато ценность на золото в Кяхте значительно уменьшилась.

Кроме ввоза помимо таможни золота и серебра, существовала в большом количестве контрабанда чаем, так как пошлина с него была очень велика, а именно: с черного 40 коп., с цветочного 60.

В последнее время, перед переводом таможни в Иркутск, открылась полная свобода торговли всем, чем угодно, кроме корня ревеня, покупаемого от казны. Пошлина с чая сбавлена и назначена с черного 15, а с цветочного 40 копеек.

Но в то же время дозволен ввоз чая через Европу, подкосивший кяхтинское дело весьма сильно. Почему купечество не могло удержать в своих руках чайную торговлю — это увидит читатель из моих записок о кяхтинской жизни в последние годы ее богатой торговли.

II

— Ну, государь мой, — говорил высокий, крепкий мужичина, хозяин гостиницы, когда я в первый раз приехал в город Троицкосавск, отстоящий на три версты от Кяхты, — когда же вы поедете на плотину?

— На какую плотину? — спрашивал я с удивлением.

— А в Кяхту-то? Мы ее, по старой привычке, зовем плотиной, а купцов — плотинскими.

— Почему же Кяхта зовется плотиной?

А потому-с, что в прежние годы около самой слободы был устроен пруд, и от этого-то пруда и стали звать слободу плотиной. Теперь уж ничего этого и следа не осталось, по речонке куры ходят, а вместо лесочку остался один песок. Вот и живем мы на этих песках по милости Саввы Владиславича.

— Какого это Саввы Владиславича!

— Как же это вы, государь мой, не знаете? Савва Владиславич Рагузинский был основателем нашего города и по его имени он получил название Троицкосавска. Этот Рагузинский, когда выбирал место для торговли с Китаем, то хотел непременно найти такую реку, которая бежала бы не из китайских пределов, а от нас. Побаивался он, видите ли, чтоб китайцы не напустили в воду какого-нибудь зелья и не отравили бы народ, — а такой реки не нашлось кроме нашей куроходной. Подумал, подумал Савва Владиславич, да и порешил построить здесь город.

— Вот какая история! — удивлялся я: — да неужели в самом деле он боялся, что по реке могут пустить отраву?

— Поверьте Господу Богу… А то бы зачем при такой речонке город строить? Теперь отсюда всего 30 верст до реки Чикоя — чу́дная, широкая река, и суда небольшие могут ходить по ней; там и песков нет, и леса хорошие. Отличное бы место, да вот не захотел: опасно, говорит, отравить могут. А как тут на широкой реке отравить? Подумайте… Ну, да уж время такое было, — говорил хозяин, разводя руками.

Он помолчал несколько времени, как будто вспоминая прошедшее, потом торопливо спросил:

— Когда же поедете-то?

— Да что вы пристаете? Я пешком пойду.

— Нет, уж пешком-то не тово… отмахаете ноги.

— Да разве очень далеко?

— Далеко не далеко, а версты три добрых будет. Лучше я велю лошадь для вас запрячь в сидейку.

— Это что за сидейка?

— Ну, кабриолетик что ли по-вашему, только простенький. Я потому, видите ли, к вам пристаю с вопросом, что у меня лошади идут в Кяхту за вывозкой.

— Тьфу ты, Господи! У вас здесь на каждом шагу все новые слова! Какая такая вывозка?

— Эх, государь мой! Побываете на плотине — не то скажете. Там с китайцами по-русски так говорят, что русский ничего не поймет. Ну, да это увидите и услышите сами. А вывозка-с, сударь мой, вот что: из гостиного двора мы возим чай в таможню, так этот провоз и называется вывозкой.

— Да ведь это только лишняя перекладка. Извозчики бы могли завезти в таможню и потом дальше в Иркутск везти…

— Нет, позвольте, тут дело не в том; ведь из гостиного двора, с плотины то есть, чай отправляется только в камыше, как, значит, куплен от китайцев. Мы его привезем в таможню и сложим в пакгауз; хозяин на него еще не имеет права, потому пошлина не взята; а там начальство засвидетельствует, взвесит ящиков пяток и, сообразуясь с их весом, назначит пошлину со всей партии, если только она одной фамилии.

— Как же фамилии таможня узнает? Ведь купец может обмануть?

— Да так и узнает: на боках ящиков она написана китайскими буквами; для этого в таможне и переводчик есть. Вот если разных фамилий чай, тогда из каждой фамилии и берут для привески ящика три-четыре и назначают пошлину с каждой фамилии. Если, примерно, вышло 88 ф. чистого чая, берут пошлину за 85; если 82 ф. тоже за 85 ф.; ну, а если 88 хоть с четвертью, тогда берут за полный вес. Вот оно как!

— Ну, а потом-то что делают с чаем?

— Потом пломбу привесят и в кожу зашивать позволяют. Ширить по-нашему называется. А потом надрезку делать.

— Какую опять надрезку?

— А эти самые слова: Т. Н. Ф. значит торговый, неквадратный, фамильный; или: Т. К. Ц. торговый, квадратный, цветочный. А то еще есть: Т. Н. Ф. Х. торговый, неквадратный, фамильный, хунмы. Ну, поставят нумера, литеры — кому чай принадлежит: вас например, купца, собственника чая, зовут Матвей Захарович, по фамилии Бурлаков, ну и поставят: М. З. Б. Вот как все это сделают, купец пошлину заплатит — и с Богом! А на это, мало-мало, надо два дня.