Южный ветер - [60]

Но едва это видение вспышкой света пронеслось перед его внутренним взором, как он вспомнил о своей беде. И намерение стать всемирно известным художником сразу показалось бессмысленным. Всё рухнуло. Отныне ему ни в чём не найти утешения.

Тем временем граф не без тревоги взирал на мрачное лицо своего собеседника, чей безупречный профиль вполне мог выйти из-под одушевлённого мыслью резца Лисиппа^{107}. Граф гадал, какими словами мог бы он изгнать меланхолию Дениса. В тот вечер у Герцогини юноша выглядел таким весёлым, казалось, он явился туда прямиком из какого-то солнечного диалога Платона. Ныне в глазах Дениса тускло мерцало настоящее горе. Что-то случилось. С ним что-то неладно; впрочем, думал граф, не всё ладно и с миром, если он не способен найти для такого человека занятия лучше, чем раздача булочек с маслом сплетникам и сплетницам, собравшимся со всех концов света на приём к старухе.

Денис поднялся, произнося:

— Жаль, что нельзя остаться у вас подольше. Уже довольно поздно. К сожалению, мне пора.

Он протянул графу руку.

— Боюсь, вы застали меня в настроении несколько унылом и угнетённом, — сказал, испустив чрезвычайно артистический вздох, старик. Лицо его обратилось вдруг в лицо человека, измученного заботами. На самом-то деле, им владела радость, подобной которой он не испытывал многие годы, — услышав новость о скором появлении мистера ван Коппена, он помолодел лет на пятьдесят и, когда бы не врождённая сдержанность эллина, пустился бы от счастья в пляс.

— Простите мою подавленность, — продолжал он. — Порою никак не удаётся с собой совладать. Больше подобного не повторится! Когда вы навестите меня в следующий раз, я постараюсь показать себя более занимательным собеседником. Я рассказал бы вам о моих печалях, если бы думал, что мне это как-то поможет. Но перекладывать своё бремя на плечи другого — какой в этом прок? Друзья разделяют наши радости, но в горестях каждый человек одинок. Этому научаешься быстро! Так же быстро, как постигаешь пустоту разговоров об утешении, которое способна дать философия, и успокоении, даруемом верой, не правда ли? Я думаю, даже вам знакомы минуты уныния.

— Любого временами посещают тревоги по тому или иному поводу. По-моему, это только естественно.

— О да. Мы ведь не каменные — и это тем справедливее в отношении людей, подобных вам. Я бы за все богатства Крёза^{108} не пожелал вновь оказаться в вашем возрасте! Я слишком много страдал. Все молодые люди слишком много страдают и сносят страдания молча, как герои. У юности слишком широко открыты глаза, отчего многое представляется ей в искажённом виде. А фокусировка — процесс болезненный. Ведь для юности правил не существует. Помню, как во время одного из худших моих приступов отчаяния, мой старый учитель дал мне совет, который после того, как я обдумал его, принёс мне определённую пользу. Собственно говоря, я и поныне следую этому совету и помню его так ясно, как будто учитель только что его высказал. Ну, что ж, сожалею, что вам пора. Будь то в моей воле, я бы вас ещё задержал. Надеюсь однако, вы не забудете навестить меня в самом скором времени. Вы удивительно подняли моё настроение! Послать Андреа, чтобы он отыскал вам повозку?

— А что он сказал? — спросил Денис.

— Старый учитель? Сейчас, постойте-ка… Он сказал: Не позволяй мнениям пустых людей сбивать тебя с толку. Не плыви туда, куда несёт тебя толпа. Отдавший всё на потребу ближнему, сам остаётся ни с чем. Даже бриллиант может иметь слишком много граней. Сохраняй свои грани нетронутыми, не позволяй им истереться в соприкосновениях с пошлыми умами. Он также сказал: Человек может защищаться кулаками или мечом, но нет лучшего оружия, чем интеллект. Оружие выковывается в огне. В нашем случае, таковым является страдание. Кроме того, оружие следует сохранять незапятнанным. Если разум чист, тело само о себе позаботится. Он сказал: Стремись к глубине, но не погружайся слишком глубоко ни в прошлое, ибо так можно лишиться оригинальности, ни в самого себя — дабы не приобрести излишней склонности к самокопанию. Углубись в мир живых существ и постарайся соединить себя с ними цепью, которую ты выковал сам. Как только такая связь установится, ты станешь неуязвимым. Распространяйся вовне! Он сказал мне многое в этом роде. И думаете, меня его речи утешили? Ни в малейшей мере. Я рассердился. В первый миг мне показалось, что я получил заурядный совет. Я даже счёл моего учителя лицемером: наговорить подобных слов мне мог первый встречный! Я ощутил такое разочарование, что на следующий день пришёл к нему и прямо высказал всё, что думал о его советах. И он ответил, — вы знаете, что он мне ответил?

— Даже вообразить не могу.

— Он ответил: «Что такое всякая мудрость, как не собрание общих мест? Возьми любые полсотни наших пословиц — до чего они банальны, до чего затасканы, их и произносить-то стыдно. И тем не менее, они объемлют сгущённый опыт целого народа, а человек, выстроивший свою жизнь согласно содержащимся в них наставлениям, никогда не уйдёт далеко по дурной дорожке. Каким это кажется лёгким! Но кто-нибудь когда-нибудь предпринимал такую попытку? Никогда, никто! Случалось ли хоть одному человеку достигнуть внутренней гармонии, опираясь на опыт других людей? Ни единого раза с самого начала времён! Человек должен сам пройти сквозь огонь.»