Южный Урал, № 31 - [7]

Таня рассмеялась:

— Не бойся. На этот раз обойдемся без тебя. Ты скажи: где найти Василь Василича?

— Заболел.

— Когда? — помрачнела Таня. — Что с ним?

— Сердце пошаливает, ты же знаешь.

— А он у меня «Тихий Дон» просил.

— Подождешь.

Возвращаясь обратно, Таня возле стенда, где обычно вывешивался «Крокодил», увидела толпу рабочих и стала проталкиваться вперед. Заметила непокорный хохолок на голове художника Воробьева. Костя кнопками прикреплял серый квадрат бумаги. Протиснувшись к Косте, Таня задумчиво посмотрела на карикатуру. Иван Сороковкин, которого она почти не знала, барахтался в груде бракованных деталей. Возле остроносого лица Ивана красовалась черная клякса, похожая на шестеренку без отверстия.

— Неаккуратная работа, — сказала Таня, глядя на жилистый затылок художника. Костя вздрогнул, с остервенением всадил последнюю кнопку и, не оглядываясь, боком стал выбираться из толпы.

Таня отошла в сторонку и почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав. Оглянулась. Рядом стоял пожилой усатый рабочий Ванюшов.

— Ромашова, вы будете сегодня менять книги?

— Буду! — дернула плечиком Таня и стала подниматься на второй этаж, к себе в библиотеку.

Ванюшов последовал за нею.

2

Вечером Таня навестила Василия Васильевича. Старый мастер жил скромно, но хлебосольно. К нему часто заглядывали не только ровесники, но и молодежь. Гости чувствовали себя у Василия Васильевича, как дома, потому что у старика была добрая душа. На вид он казался хмурым, но из-под кустистых седоватых бровей смотрели умные молодые глаза. На щеке от губы к уху лиловел шрам. Это знак гражданской войны.

Когда пришла Таня, Василий Васильевич сидел в кресле-качалке возле печки. К удивлению Тани, у мастера были Петя Ласточкин, Костя Воробьев и Слава Бергамутров.

Что Петя Ласточкин заглянул к Василию Васильевичу — тут удивляться было нечему. Все-таки внук к деду мог прийти в любое время.

И Костя пришел не без причины. Давно Таня заметила, что Костя потеет над портретом Василия Васильевича. И держал это в строгом секрете. И сейчас, когда старик заболел, Костя принес портрет. Хотел сделать приятное для старика.

Вон и портрет — в переднем углу, на столике. Что за молодец, этот Костя!

Ну, а Слава как попал сюда? Тане всегда казалось, что у, Василия Васильевича со Славой в цехе были самые натянутые отношения. Мастер часто покрикивал на молодого технолога, а тот огрызался. Но это еще бы ничего! Ведь еще днем Слава хвастался, что у него два билета на премьеру!

Словом, когда Таня вошла в горницу, разговор прекратился. Василий Васильевич обрадовался. Жена его, бабка Авдотья, порывалась снять с девушки пальто. Но Таня заявила, что забежала ненадолго.

— Я вам, дедушка, «Тихий Дон» принесла, — сказала Таня.

— Ай, спасибо, внученька, — расчувствовался старик. — Присядь хоть, посиди с нами.

— Уж если самую малость!..

— Самую, самую! — обрадовался Слава, предлагая Тане свой стул. Таня села. Бергамутров устроился на диване.

А Петя с улыбкой пожаловался:

— Замучила она меня, дед, со своими конференциями.

— Ничего, — возразил Василий Васильевич. — Дело это полезное. А в полезном деле не грех участвовать.

— …Ну, так вот, — продолжал Петя прерванный разговор. — Он такой еще поросенок маленький, а уже ругается: «Папка — жадина-говядина». И где услышал?

— Есть у кого! — усмехнулся Костя и ушел на кухню покурить. Оперся о косяк двери, ведущей на кухню, вполоборота к Тане, зажег папиросу и выпустил дым в кухню. Таня взглянула на портрет, — удачный, ничего не скажешь. Старик глядел с портрета умно и молодо, как будто хотел сказать: «Славные вы, ребята! Мне, старику, радостно на вас смотреть». Тане захотелось подойти к портрету и покритиковать Костю, но побоялась обидеть Василия Васильевича.

— Извините, — сказала Таня, — но мне идти нужно.

— Чайку бы, Танюша! — предложила бабка Авдотья.

— Спасибо!

— И мне, пожалуй, пора, — заявил Слава. — Тороплюсь.

У Тани дрогнули губы и вдруг она сказала:

— Впрочем, я еще посижу.

Слава поднес к очкам руку с часами, улыбнулся виновато:

— Собственно, у меня в резерве еще полчаса.

Костя рассмеялся, и Тане захотелось подергать его за упрямый хохолок. Сделать, конечно, такое не могла и улыбнулась.

— Я говорю, — продолжал Петя, обращаясь к деду, — «Кто тебя, поросенок, учил так разговаривать с отцом?» Мать ему — подзатыльника. Я говорю: «Слушай, Маша, ты замучаешь ребенка». Она, представь, рассердилась. Словом, сплошное недоразумение.

— Ох, — вздохнула Таня, — хоть и хорошо у вас, но меня ждут подруги.

Она встала, застегивая пальто и искоса поглядывая на Славу. Тот вскочил и, глядя в сторону, признался:

— Не могу больше. Время!

Костя, сдерживая смех, попросил Таню:

— Не спеши, Ромашова. Успеешь.

— Успею?

— Конечно!

— Ну, тогда…

Таня снова села. Слава потоптался и уставился на портрет. Костю душил смех. Махнув рукой, он скрылся в кухне и оттуда слышно было, как он, не сдерживаясь, смеялся, словно всхлипывал. Василий Васильевич, наконец, понял Воробьева и тоже улыбнулся в седые усы. Таня рассмеялась, сорвалась с места и выскочила в сени.

Только Петя Ласточкин недоумевал: что произошло? Почему все смеются?