Южный Урал, № 11 - [31]

— Ну как же, — отвечает Павел Петрович. — Непременно надо съездить.

Вот и машина, вызванная секретарем, подкатила к крыльцу райкома. Едем!

С чего начать? Решили — с Азова.

Азов от Полевского недалеко, километров пять-шесть. Но проехать прямиком трудно, почти невозможно: лес, чащоба, болота. Пришлось — в обход, через Зюзельский рудник, расположенный почти у самой подошвы Азов-горы.

Дорога на Зюзельку вымощена камнем. Местность болотистая, покрытая чахлым лесочком. Но под этой ничем не примечательной внешностью скрываются большие богатства, частичное представление о которых мы получили в кабинете секретаря райкома партии.

Зюзелька — деревянный поселок, выросший в расчищенной от леса низине. Новые жилые дома обычного типа, какие можно встретить в наше время в любом молодом поселке, возникшем на вчера еще не обжитом месте, на любой стройке. Новое здание рудоуправления, столовая, клуб. Свежеобструганное дерево не успело потемнеть на солнце. Новые копры шахт. Одна, действующая, шахта расположена в черте поселка. Под эстакадой нагружаются рудой автомашины (железной дороги на Зюзельку тогда не было, ее построили в годы Великой Отечественной войны). Другая шахта — капитальная — в отдалении, у леса. Она достраивалась и вскоре должна была вступить в эксплуатацию. Огромный, обнесенный изгородью пустырь между шахтами провалился в подъемные выработки, образовав глубокую впадину наподобие кратера вулкана: это — как напоминание о труде прошлых поколений горняков.

Рудник не молод, но жить по-настоящему начинает только теперь. Еще в 1909—1910 гг. здесь существовали казармы для рабочих, в казармах — нары в два яруса. Нижние — для холостых, верхние — для женатых… Кому невмоготу становилась такая жизнь, селились в Полевском и Северском. Дороги между Северским заводом и Зюзелькой не было: ходили по двум жердям, брошенным на болото.

До того, как был заложен рудник, по речкам Железянке и Зюзельке разрабатывался богатейший золотой прииск. Места были глухие — тайга, кругом топи, ни дорог, ни тропинок. Отыщет старатель богатую жилу, заприметит местность, «знаки», какие надо, оставит. Назавтра пришел — ни примет, ни «знаков». Сколько угодно ищи, не найдешь. Будто провалилось все. Так и звали эти богатые, но «заколдованные» места — «синюшкин колодец».

А почему «синюшкин»?

Там, где залегают медные руды, в сырую погоду обычно появляется синеватый туман. Вязкий, тяжелый, медленно стелется он по поверхности земли. Отсюда, надо полагать, и родилось это прозвище: «синюшкин». Отсюда возник сказ Бажова «Синюшкин колодец», отсюда — еще раньше — был написан им очерк «Под знаком синего тумана», рисующий тяжелую, безрадостную долю рабочих медной промышленности Урала в дореволюционные годы.

Ко времени описываемой поездки работа над сказом «Синюшкин колодец» была уже закончена и он должен был вот-вот появиться в печати, но Павел Петрович все продолжал очень живо интересоваться Зюзелькой, прошлое которой послужило первоосновой для создания одного из лучших его произведений. Он начал расспрашивать о Зюзельке еще в машине, шофера, однако подробную беседу о современном состоянии рудника отложил до-возвращения с Азова. Азов манил его.

Постепенный подъем на гору начался почти сразу же за последними строениями Зюзельки. Едва заметная полевая дорожка виляет из стороны в сторону. Следуя ее капризным поворотам, наш «газик» то опускается в неглубокие лощины, то продирается сквозь кусты, то лезет круто в гору. Скоро не стало и этой дорожки. Машина идет прямо по лесу, оставляя за собой глубокие колеи примятой травы.

А трава высока, колеса целиком утопают в ней; местами она поднимается выше бортов. Воздух насыщен ароматом цветов и жужжаньем слепней. Слепней — мириады! Хорошо, что мы не воспользовались лошадью, которую предлагали нам на руднике. Слепни наверняка довели бы ее до бешенства.

Чем дальше, тем круче подъем. На пути часто попадаются огромные прелые колоды, целые стволы поваленных бурей деревьев толщиной в два обхвата. Вот пень, в дупле которого могут свободно стоять два человека. Павел Петрович охотно принимает предложение сняться в дупле и позирует, улыбаясь, надвинув кепку глубже на глаза, чтобы не слепило солнце. Весело шутит: «Вроде как леший!».

Все глуше, дичее лес, хотя проехали мы не так уж много. Каков же был он столетие назад, когда первые отряды русских храбрецов пробирались ставшей теперь почти мифической «Азовской тропой» мимо этих гор, в далекую манящую Сибирь?!

Наш водитель ловко объезжает все препятствия. Он, видимо, твердо решил взобраться на вершину Азова не иначе, как на автомобиле! Павел Петрович восклицает:

— На Азов, и вдруг на машине?! Удивительно. До чего же времена меняются!

Стоп! Впереди меж стволов проглядывает что-то темное, каменное, громадное. Близка вершина — шихан. Дальше можно только пешком.

Вылезаем из машины, и тут Павел Петрович обнаруживает, что всю дорогу держал на согнутой руке пальто, захваченное «на всякий случай» (у него хронический бронхит, и жена наказывала беречь себя).

— Никакой догадки не стало, — сердится он сам на себя, освобождая затекшую руку и кладя пальто на сиденье.