Южный Урал, № 10 - [26]

— Тянулись такую даль с возами и вернуться домой без муки тоже не дело, — отозвалась Устинья и отошла к своей лошади. — Поедем, — заявила она решительно.

К мельничным весам из-за людской давки пробраться было трудно. Черноскутов и Устинья остановились недалеко от хозяйского амбара, куда ссыпался гарнцевый сбор.

На широкой поляне против мельницы расположились группами помольцы. Слышался шумный говор донковцев и других мужиков, приехавших из сел и деревень Марамышского уезда. Казаки сидели обособленно, бросая порой недружелюбные взгляды на остальных. Устинья заметила в их кругу Силу Ведерникова и еще несколько пожилых казаков из богатых домов. Поодаль, поджав под себя ноги, о чем-то оживленно беседовали казахи. По отдельным выкрикам, возбужденным лицам мужиков, чувствовалось, что назревает драка. Вскоре пришел весовщик, угрюмый и нескладный парень.

— Казакам будем молоть в первую очередь, мужикам во вторую, а киргизам после всех, — объявил он.

— Что за порядки! — раздался голос из толпы мужиков. — Кто раньше записался на очередь, тому и молоть…

— Я ничего не знаю, — махнул рукой весовщик, — так хозяин велел. Казаки, подходи! — парень брякнул коромыслом весов и стал подготовлять гири.

Первым шагнул к весам Сила Ведерников. Ему перегородил дорогу здоровенный мужик из Сосновки.

— Ты когда приехал? — спросил он Силу.

— Вчера.

— Я уже третий день живу на мельнице. Подождешь, не велик барин, — сурово бросил ему сосновец.

— А ты свои порядки не устанавливай, на это есть хозяин, — Сила сделал попытку отстранить мужика, но тот стоял как вкопанный.

— Не лезь, тебе говорю, — сказал он угрюмо и сдвинул густые брови, — моя очередь.

— Отойди, мякинник, — Ведерников двинул его слегка плечом.

— Я тебе еще раз говорю, не лезь кошомная душа, — произнес тот угрожающе.

Остальные мужики подвинулись к своему товарищу ближе.

— Его очередь, — зашумели они на казаков, окруживших Силу. — За ним должен молоть Умар. Эй, Умарка, подойди сюда. За кем твоя очередь?

— Вот за этим, — показал пожилой казах на мужика. — За мной Танат, — заговорил казах торопливо. — Где такой порядок? Из аул ехал давно, теперь опять ждать. Очередь надо…

Толпа прибывала. Возле весов образовалась давка. Дед Черноскутов скрылся в толпе, и Устинье пришлось взобраться на предамбарье. Отсюда ей хорошо была видна поляна, запруженная народом.

Весовщик вскоре исчез. Толпа продолжала шуметь.

— Теперь не царское время!

— Нагаечники!

Ведерников разъяренно выкрикнул:

— Совдепщики!

Стоявший с ним рядом сосновский мужик рванул Силу отвесов.

— Ребята, бей кошомников! — гаркнул он.

Послышался треск досок ближнего забора, топот, ругань, и, кто-то вложив два пальца в рот, отчаянно засвистел.

Какая-то внутренняя сила, точно на крыльях подняла Устинью и, заглушая шум начинающейся свалки, она крикнула:

— Остановитесь! Что вы делаете? Кому нужна ваша драка? Хозяину! Это его выдумка! Натравить нас друг на друга, посеять вновь раздор между мужиками, киргизами и казаками…

Устинья потрясла кулаком по направлению хозяйской конторы, из которой в сопровождении Никодима поспешно вышел Сергей.

— Не удастся, — и, увидев молодого Фирсова, на миг закрыла глаза. Промелькнул окровавленный Евграф, раненый Епиха, спокойное и вместе с тем суровое лицо Русакова. Почувствовав прилив новых сил, она энергично взмахнула рукой: — Это не пройдет!

Толпа затихла. В тишине вновь зазвучал голос Устиньи.

— Моего мужа прошлой весной зарубили свои же богатые казаки. Он шел за станичную бедноту, за мужиков и голодных тургайцев. А сейчас нас снова хотят столкнуть лбами. Ему нужна наша вражда, — рука Устиньи властно показала на подходившего Сергея.

— Сойди, — Никодим пытался стащить Устинью с предамбарья.

— Ты не лапайся. Я тебе не стряпка Мария, — гневно сказала женщина. — Если хозяин не отменит свои порядки, молоть не будем. Хватит ему издеваться над нами.

— Правильно! — прогремел сосновец. — Мужики! Запрягай лошадей, будем молоть на ветрянках, — скомандовал он.

Толпа крестьян отхлынула к возам. За ними потянулись и казаки.

— Стой! — Сергей вскочил на предамбарье и стал рядом с Устиньей.

— Молоть будете в порядке очереди. Мельницу на ночь останавливать не буду. Зайди в контору, — бросил он поспешно Устинье и, спрыгнув с предамбарья, зашагал к котельной.

…Душевный подъем, который испытывала Устинья во время стычки казаков с мужиками, и чувство первой победы, одержанной над хозяином, прошли, и женщина, возвратившись к своему возу, легла на мешки. Дед Черноскутов увел лошадей к берегу Тобола на пастбище. Устинья долго лежала с открытыми глазами, провожая взглядом медленно плывущие над степью облака. Повернулась на бок и, увидев шагавшего с уздами Черноскутова, спросила:

— Лошади к воде не подойдут?

— Нет, — ответил тот, — берег крутой, поить придется выше мельницы.

Устинья боялась, что потная лошадь может напиться холодной воды и обезножить. Старик, бросив узду, уселся возле возов. Он вытащил хомут и стал перетягивать ослабевший гуж.

— А смелая ты, — продолжая возиться с хомутом, заметил он, — кабы не ты, быть бы свалке. В контору-то пойдешь? — спросил он Устинью.