Южный Урал, № 10 - [15]

«Метод Юдина — Степанюк…» — механически повторила Рая и усмехнулась — вот до чего привыкла к новому названию, даже не обращает внимания, что в него включена и ее фамилия. Произносит ее равнодушно, как чужую, а ведь это и называется славой. Быть может, в фамилии вся и причина сегодняшней стычки. Будь метод назван по-другому — никакой ругани не было бы, все шло бы спокойно. Но разве от нее зависело, как назовут метод? Разве от нее зависело, что у Мани болели зубы в тот день, когда пришел фотограф заводской многотиражки?

«Эх, Манька, Манька! — с сожалением думала Рая. — Низкое у тебя мнение о людях».

Вспомнилось, как она, демобилизовавшись из армии, в первый раз пришла в цех шасси. Одета она была в гражданское и одета нарядно потому, что давно ждала минуты, когда сможет снять военный костюм и быть в простом женском платье. Ждала и, конечно, готовилась к этой минуте.

Как теперь помнит: помощник начальника цеха удивленно приподнял брови, когда к нему заявилась этакая разнаряженная девица и сообщила о своем желании работать в цехе. Обычно такие девушки застревали в отделах заводоуправления.

Пошли к начальнику цеха. Рая подождала в приемной, потом ее пригласили в кабинет и предложили работать секретарем начальника цеха.

От неожиданности Рая рассмеялась:

— Что вы, товарищи! Нет, не устраивает!..

Начальник цеха и его помощник недоверчиво посмотрели на нее — на изящную фетровую шляпку, на орденскую колодку на лацкане жакета. Их взгляд, казалось, говорил: ну, начинается ломание! Будет проситься в плановики, в чертежницы…

— А куда бы вы хотели? — спросил помощник.

— На простую работу. К станку.

— Что ж, тогда так и порешим — вы идете на станок, — сказал начальник цеха.

Раю поставили станочницей на линию обработки вала. И никогда-никогда еще она не жалела о том, что попросилась в цех.

Наступил вечер, солнце закатилось, но серая земля сквера попрежнему была усеяна рябыми золотистыми квадратиками — сквозь тополя пробивался свет уличных фонарей. С криком к смехом мимо пробежали дети, и кто-то из них наступил на коробку «Казбек». Она уже больше не хлопала крышкой. Рая Степанюк сидела на скамейке и-размышляла над случившимся. Она решила еще раз переговорить с Маней.

Был двенадцатый час ночи, когда Рая вернулась домой. Она немного успокоилась и уснула крепко.

Утром дела пошли совсем не так, как предполагала Степанюк.

Часов в десять пришла рассыльная и позвала Маню к начальнику цеха… Что-то дрогнуло в ее лице. Нахмурилась, вытерла руки обтиркой, проходя мимо Раи, глянула на нее исподлобья, зло проронила два слова:

— Натрепалась, успела!

Рая недоумевала: что это значит? Она еще ни с кем ни о чем не разговаривала.

— В чем дело, Кокшарова? Зачем ее вызвали? — спросила она работавшую недалеко станочницу.

— Я думаю, что это Вася Антонов действует. Мы вчера у него были.

Оказалось, что вчера после работы Рая Кокшарова и Зоя Сагадаева зашли в цеховое комсомольское бюро к секретарю Васе Антонову и рассказали ему обо всем, что произошло днем на линии. Антонов обещал поговорить с секретарем партийного бюро Школьниковым. Потом дело дошло до начальника цеха Гончарова.

— Ну, зачем только вы это сделали, девочки. Я же не просила вас заступаться…

— А мы не за тебя заступались, Раиса Васильевна. Мы за участок заступались, чтобы склоки у нас не было, — сказала Кокшарова.

Через час Маня вернулась на участок. Она была бледна, губы плотно сжаты, глаза блуждали и, кажется, никого не видела. Мрачная, кривая усмешка, с которой она взглянула на Раю, не предвещала ничего хорошего.

Кокшарова нашла заделье, подошла к Мане, попробовала заговорить, но та ответила грубо, и Кокшарова только пожала плечами:

— Ну, характер!

Степанюк поняла, что ее план образумить Маню невыполним.

Целую неделю Маня показывала свой «характер». Она даже говорить перестала по-человечески: на вопросы отвечала отрывисто, а если кто пытался разговориться, она попросту отворачивалась. Работала небрежно, вяло.

Раю Степанюк она больше не оскорбляла: видимо, начальнику цеха она дала обещание не повторять больше таких стычек, какая произошла на днях.

За резцами она попрежнему не следила: они часто горели, ломались, выходили из строя. Маня останавливала станок и кричала во весь голос:

— Эй, наладчица! Ступай-ка сюда! Резцы затупились — сходи, смени!

— Какое там затупились! Сожгла ведь! — возражала Рая.

— Ну, вот еще — сожгла! Получше затачивать надо, а не на станочников валить… Привыкли!

Станок у нее разлаживался поминутно. Она опять звала наладчицу, хотя все знали, что она умеет сама делать подналадку и делала ее раньше. Но теперь она «принципиально» не желала налаживать станок.

Если Рая, занятая другими станками, не могла сразу же подойти к Мане, та начинала работать на разлаженном станке, загоняла валы в брак.

Положение становилось нетерпимым, а Рая не решалась идти к руководителям цеха. Девушки-станочницы посматривали на нее недовольно, осуждающе: она не слушалась их советов, не принимала решительных мер.

«Завтра пойду!» — как-то сказала она себе твердо.

Назавтра ее вызвал к себе сам начальник цеха Гончаров. В его кабинете уже сидели секретарь партийного бюро Школьников и секретарь комсомольской организации Антонов. Они встретили Раю такими вопросительно-испытующими взглядами, что она поняла: «Да, будут говорить об этом самом… Ну и хорошо — скорее все кончится!»