Южный Урал, № 1 - [50]

Улыбнувшись, К. добавил:

— Может быть, всей этой истории и рассказывать не стоило бы, да вряд ли она и вспомнилась бы мне сейчас, но вот какое обстоятельство: совсем недавно, с месяц назад, я встретил деталь с «куликовским знаком». Во время ремонта одной из машин понадобилось проверить размеры шестерни, чертёж которой в архиве был испорчен. Деталь принесли мне. И вот, осматривая её, я увидел знакомые буквы. Они наполовину стёрлись, но это, несомненно, была наша марка, «марка КС». Трудно передать, какое чувство охватило меня, сколько мыслей мгновенно пронеслось в голове… Во всяком случае, мне было хорошо, чортовски хорошо в эту минуту!..

К. снова улыбнулся. Несколько минул мы сидели молча, каждый думал о своём, далёком, которое может вот так неожиданно встретиться на пути и обрадовать, если оно было хорошим, это далёкое.

г. Магнитогорск.

Н. Заржевский ДРУЖБА Очерк

Над станком белеет табличка, на ней чёткими буквами выведено:

«Молодой кировец, борись за освоение довоенных норм выработки!».

Далее следуют официальные сведения:

«Цех — дизельмоторный. Участок — мелких чугунных деталей. Фамилия рабочего — Гущин П. П. Рабочий номер — 118. Станок — револьверный. Деталь — 04206. Модель — 18-36. Операция — № 10. Довоенная норма выработки в смену — 80 штук».

У стайка стоит невысокий паренёк в засаленной чёрной спецовке, раскрытый ворот которой обнажает белую, по-детски нежную грудь.

Вид у паренька серьёзный и несколько угрюмый.

Он — «срывщик».

Не раз Павел Гущин слышал на собраниях о том, что невыполняющие нормы тянут цех назад, срывают работу коллектива. А Павел не выполнял норму. В день нужно было делать шестьдесят деталей, а Гущин точил сорок — пятьдесят штук. И всё. Больше не получалось.

Это было очень неприятно, но что будешь делать, если больше не получается?

Однажды Павел не выдержал:

— Товарищ мастер! Почему это так? Вроде, стараюсь по-настоящему, а не выходит. Что я, никудышный, что ли?

У Павла Гущина было честное сердце молодого советского парня. Полтора года назад он покинул село в далёкой Костромской области и стал за станок на заводе-гиганте. Перед ним открывалась большая интересная жизнь, наполненная замечательными делами. Так семнадцатилетнему рабочему-юноше рисовалось будущее.

Но какие могут быть замечательные дела, если даже норму, обычную норму, он не может выполнить? Перспектива серела, обволакивалась во всё более и более мрачные тона.

Из-за станка, чуть возвышаясь над ним, Павлик смотрел на мастера.

Разные люди бывают на свете. Гущину попался, очевидно, не совсем знающий и настойчивый мастер.

Он посмотрел на Павлика. Заметил булавку, скалывающую полы спецовки, военную фуражку со смешно изогнутым вверх твёрдым козырьком и большие рабочие ботинки. Но больше он ничего не заметил.

— Это почему «никудышный»?.. — протянул мастер. — Никудышный тут не причем. Работать нужно.!

— Так я ж работаю! — воскликнул Павлик.

— Значит, лучше надо!

— Не получается! — Павлик волновался и тёр грязной ладонью почему-то чесавшийся нос, оставляя на нём и на щеке следы масла.

Мастер подумал и предложил:

— Давай, увеличим обороты!

На повышенных оборотах очень быстро садился резец, и поверхность детали получалась нечистая.

— Не выходит, — недовольно буркнул мастер, переключая станок на прежнюю скорость.

— Давай уж так нажимать, авось получится, — отделался он общей фразой. И ушёл.

«Нужно было б всё же придумать что-нибудь, чтоб помочь Гущину», — подумал было мастер, чувствуя угрызения совести, но тут же нашёл внешне убедительное, оправдывающее возражение: — «Не могу ж я оставить участок и полдня тратить на один кронштейн».

Разные люди бывают. И разные обстоятельства. Он ушёл, этот не совсем настойчивый и инициативный мастер. А Павлик остался. Он попрежнему не выполнял норму и числился отстающим.

А у проходных ворот висел лозунг:

«Ни одного рабочего не выполняющего нормы!».

На него лучше было не смотреть, на этот лозунг, ибо что может быть хуже незаслуженной обиды. И ещё висел лозунг:

«Кировцы, освоим довоенные нормы!».

Павлик только горько усмехался: «Где уж там, довоенные… Сегодняшних не осилю никак».

И ещё над проходной висел портрет сухощавого человека с удлинённым осмысленным лицом, высоким лбом и широкими, спокойно глядевшими глазами. Внизу была надпись:

«Иванов Александр — технолог III механического цеха».

Павлик слышал об Иванове. Знал, что он технолог, но из другого цеха, знал, что он что-то сделал или изобрёл что-то хорошее. Вот и всё, что он знал об Иванове.

Зато Владимир Брага — двадцатидвухлетний комсомолец, нормировщик того же цеха, где работал Павлик, — знал об Иванове всё. И то, что он сделал, и значение сделанного им.

«Хорошее дело поднял Иванов, — думал Брага. — Много пользы оно даст стране, если взяться по-настоящему, подхватить как следует».

Стройный, высокий, красивый парень Брага. Светится живым умом его лицо, загораются в разговоре большие карие глаза, и ещё больше румянятся щёки.

«Почему, однако, почин Иванова должны подхватывать только технологи и конструкторы, — думал он. — Разве мы, нормировщики, не можем помочь отстающим выполнить нормы? Можем!».