Южный Крест - [48]

Девочка нажала сноп ржи.

К борщу забыли сделать кашу.

У Коли сделался жар, и его мать пошла в церковь.

Мои братья не пьют водки".

Шустер закурил, ухмыляясь: "Нарочно не придумаешь… они здесь остановились на одной точке. Намертво. Навек".

— Погоди-ка, погоди! — Николай Николаевич вошел в гостиную с растопыренными руками, пораженный какой-то мыслью. — Илья мне говорил, что дом хочет купить, деньги, значит, собирает. И скоро поедет в Россию квартиру разменивать. Это какую же квартиру?

— Конечно ту самую — где Валентина живет с сыном.

— А куда же Валя?!

— Не его забота. Деньги-то нужны. Главное — разменять удачно, не дать себя облапошить. Все права на его стороне, он — муж и пока официальный.

Николай Николаевич не причислял себя к чувствительным натурам. Вернее было бы заметить, что он презирал всякие сентиментальные глупости. Но жизнь Ильи поразила его своей завершенностью.

* * *

Шустер наблюдал, как медленно и тяжело менялось у приятеля лицо, нимало не разделяя его чувств, но спокойно давая им время отлиться в некую завершенную форму. Действительно, Николай Николаевич был смущен и даже потрясен услышанным, и долго соображал, безъязыко бормоча что-то себе под нос.

— Теперь-то я убедился: Илья — абсолютно аморальный тип, — простодушно и горько проговорил Шустер, взглянув на приятеля. "Мы с тобой люди другой породы!" — приглашали его глаза.

Николай Николаевич с готовностью кивнул головой. Шустер остро ощутил, что минута настала. Наслаждаясь своей властью и подбирая слова, он непроизвольно кинул взгляд на дверь, а, затем, дружелюбно оглядев приятеля, сказал так:

— Кто, как не я, знает Илью вдоль и поперек. Он не только безнравственный тип. К сожалению, он распустился здесь окончательно, потерял такт. Он неблагонадежен! Позволяет себе высказывания более чем критические, иронизирует над местным обществом и порядками. Свою болтовню он называет свободой слова в демократической стране. Что за чушь! Свобода слова не имеет ничего общего с пустым критиканством! Все зависит от того, над чем подтрунивать. Одно дело, если вызывает улыбку обычай пить много пива. Совсем иное — полагать, что западные люди в действительности опасны.

— А что, Илья высказывания делал? — с беспокойством перебил Николай Николаевич в крайнем изумлении.

— Ну конечно! — с негодованием вырвалось у Шустера. — У Илюши на все идеи! Вот слушай.

Он нагнулся к самому уху Николая Николаевича и быстро, жарко что-то зашептал.

— Путано говоришь, я уж и нить потерял… — буркнул Николай Николаевич, почесывая лоб. — Знаю, что ты имеешь в виду… только… в нашей стране все по-другому! — заключил он уверенно.

— Очень с тобой соглашаюсь, но, боюсь, аборигены будут другого мнения. Впрочем, — Шустер хитро взглянул на собеседника, — по Илюше давно плачет петля. Свобода слова — это разговорчики для бедных, а разворачивать вредные идеи никому не полагается!

Николай Николаевич заложил ногу за ногу, покачал головой, выпячивая губы.

— Неблагонадежный субъект! — выскочило у него откуда-то не употребляемое слово, и он зарумянился от удовольствия.

Шустер с интересом задержал на нем взгляд, усмехнулся и принялся разворачивать этот танкер дальше:

— Ты, Николай прав! "Он слегка подпорчен, как сыр рокфор", — как выразился один человек. Мы с негодованием называем — вслед за прессой такие идейки красной пропагандой. Он, правда, Россию критикует тоже… осекся на секундочку Шустер, но тут же приободрился и с апломбом докончил: А все-таки это подрывает авторитеты! — и с твердостью пристукнул бокалом.

Николай Николаевич, приподняв задик, торопливо подлил гостю вина в совсем еще полный бокал, глаза его пылали негодованием. Поколебавшись с минуту, Шустер пустил поезд под откос.

— Так вот, Николай, я написал письмо его шефу, в институт. Постарался обрисовать, что за разложившаяся в моральном отношении личность находится в нашем окружении. Какой ущерб наносят безнравственные разговоры подобных людей. И поступки… — добавил он про себя и потемнел.

При этих словах Шустера Николай Николаевич вскинул глаза и замер.

— Контракт у Ильи на три года, и срок этот скоро истекает, — продолжал Шустер вполголоса, не глядя в глаза приятелю. — Теоретически, Илья может получить эту ставку как постоянную. Так вот это надо аннулировать… понимаешь задачу?..

Николай Николаевич кивнул, не произнеся ни слова и не отрывая горячего взгляда от лица Шустера. Приближающееся вдохновение овеяло его чело.

— Мне нужна твоя помощь, Коля. Такое письмо писать — не сапоги латать. Я представляю, как я бы в России написал, в русское посольство я уже кое-что отправил. Но вокруг не Россия — свои специфические условия. Проверь язык, подправь, подчеркни так, чтобы сильнее вышло, — он взглянул собеседнику прямо в глаза: — Возьмешься?

Николай Николаевич с бьющимся сердцем медлил, смотря в пол, страшась выдать свою радость и пытаясь угомонить гремевший внутри вихрь. Он еще не знал наверняка — зачем, но чувствовал, что неоценимый случай сам идет к нему в руки. Выдержав паузу может быть слишком длинную, он с наигранным равнодушием, неуклюже краснея, взял протянутые ему бумаги.