Южный коридор - [7]

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — перебил Болан. — Но мне кажется, ты ошибаешься.

— Я на это надеюсь, видит Бог.

— Все может быть намного хуже, чем ты думаешь.

— Хуже? Каким образом? — удивленно спросил Рейнолдс.

Болан молча протянул ему бумажник, складной нож и пригоршню монет.

Водитель резко затормозил и принялся рассматривать вещи несчастного напарника.

— Откуда они у тебя? — прошептал он еле слышно.

— Это ведь его вещи, да?

— Да. Но откуда?

— Прямо из пекла, — ответил Болан. — Твой напарник мертв, и, можешь мне поверить, смерть была для него большим облегчением. Не спрашивай больше ни о чем, ковбой, — если только ты сам не намерен полезть в это пекло. Лучше не спрашивай.

Ковбой промолчал. Ему хватило и того, что он прочитал в глазах Палача. Он завел двигатель и тронул машину с места.

Когда среди кромешной тьмы замелькали, наконец, огоньки шоссе, Болан вновь заговорил.

— Я помогу тебе докопаться до правды, если ты действительно этого хочешь.

— Спасибо. Я действительно хочу. Куда теперь ехать?

Значит, Рейнолдс готов был отправиться в самое пекло.

— Добро пожаловать в наш клуб, — с мрачной улыбкой произнес Болан. — Едем в сторону Акворта. Там мой лагерь, возле озера.

В ад вело много разных дорог, но Мак Болан знал их все как свои пять пальцев.

Глава 4

Когда Болан привел Рейнолдса в свой домик на берегу озера Аллатуна, шофер все еще находился под впечатлением от услышанного. Палач поставил на плиту кофейник и наскоро принял душ, чтобы смыть с себя смрад войны. Когда Болан вышел из ванной, Рейнолдс с отсутствующим видом разливал кофе в чашки.

— Ты отлично выглядишь, — пробормотал водитель, коротко посмотрев на хозяина. — Как тебе это удается?

— Все зависит от настроя, — отозвался Болан. — Ну же, возьми себя в руки, ковбой.

— Что-то мне не по себе...

— О том и речь — постарайся взять себя в руки.

— Наверное, ты прав. — Рейнолдс криво улыбнулся, закурил и отхлебнул кофе. — Ты здорово умеешь успокаивать. Пожалуй, ты мог бы устроиться в шоферское кафе.

— Не отшучивайся. Лучше выпусти пар — сразу полегчает.

— Ты прав. Внутри у меня все так и кипит.

— Это хорошо. Если хочешь услышать всю правду о своем напарнике, злость только пригодится.

— Я понимаю.

Болан надел светлый костюм, сел за столик и поведал Рейнолдсу о последних часах Шорти Уилкинса, не опуская самых страшных подробностей. Когда Палач закончил, водитель выбежал в туалет, и его там вытошнило. Назад он вернулся совершенно обессиленным и упавшим духом.

— Злость еще осталась? — тихо спросил Болан.

— Нет, — еле слышно ответил Рейнолдс. — Просто здорово мутит.

— Ничего, злость никуда не денется. А вот тошнота — с ней, конечно, посложнее. Способна накатить в любой момент. Какое-то время ты не сможешь есть мясо, и тебе еще долго будут сниться плохие сны. А ведь ты только слушал, ты не видел всего этого своими глазами.

Рейнолдс застонал и уставился на свои руки.

— Как тебе это удается? — спросил он хрипло.

— Что — это?

— Как ты можешь... жить дальше?

— Мне помогает злость.

— Понятно.

— Эй, ковбой! — резко окликнул Болан.

— Я справлюсь. — Рейнолдс закурил еще одну сигарету. — Как ты думаешь, — спросил он после долгого молчания, — сколько у него это продолжалось?

— Долго, — коротко ответил Болан.

Рейнолдс передернулся.

— Но почему они так поступили?

— Не знаю. Они могли наказать его за какую-то оплошность. А может, это был допрос.

— Шорти не выносил боли... Я хочу сказать, он выложил бы все после первой же затрещины.

— Это уже ничего бы не изменило, — бесстрастно заметил Болан.

— Не изменило?

Палач медленно покачал головой.

— Они стремятся сломить свою жертву, и для этого все идет в ход — страх, шок, нечеловеческая боль. Постепенно, шаг за шагом, человек превращается в безвольный кусок мяса. Когда жертва начинает признаваться в давно забытых детских грехах — онанизм, украденные пирожные, постыдные тайные желания, — палачи знают, что они у цели. Они вламываются в душу, ковбой, — и вытряхивают ее до дна.

Рейнолдс снова помчался в туалет. Через несколько минут он вернулся и мрачно сказал:

— Продолжай.

— Ты уверен, что хочешь слушать дальше?

— Да. Мне нужно знать все.

— Что ж... Тело сдается гораздо раньше рассудка, — сухо произнес Болан. — Нарушаются нервные реакции — слюноотделение, работа почек и кишечника. После этого боль становится невыносимой, и несчастный уже сам не понимает, что говорит. Он пытается угодить своим мучителям, лишь бы они перестали причинять боль. Палач становится Богом, который один может карать или миловать. Но с каждым криком, с каждой мольбой о пощаде муки только усиливаются. Выхода нет, облегчение способна принести только смерть. А палачи знают свое дело. Они знают, когда нужно надавить, а когда — слегка отпустить, чтобы оттянуть неизбежный конец. Вот так, ковбой.

Рейнолдс громко застонал.

— Но зачем, зачем им нужно выслушивать весь этот бред?

— Они хотят знать максимум, прежде чем судить, что же из услышанного им действительно нужно. Это все равно что вылавливать изюминки из каши. Не станешь же ты рыться в кастрюле — проще выплеснуть все наружу.

— Это не по-людски, — пробормотал Рейнолдс.

— Разумеется. А разве я говорил о людях?