Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку - [39]

Тогда ещё не знали, какие последствия будет иметь этот взрыв. А когда увидели, что люди превращаются в пар вблизи эпицентра взрыва, или умирают от каких-то странных болезней те, кто оказались подальше, то ужаснулись и запретили такие бомбы пускать в ход.

Их стали называть «оружием массового поражения». Не то, чтобы такие бомбы прекратили своё существование. Где-то они есть, говорят, в каких-то глубоких подземных бункерах их хранят. Производство таких игрушек требует огромных энергозатрат, которых на земле уже нет.

Да и не моего ума это дело, как говорит дед. Всё-таки здорово, что я живу в своей стране, где есть Закон и нет никаких атомных бомб! Но бомба, которую мастерил сосед, тревожила и меня.

— Взлетим мы с тобой в один прекрасный день, с этим идиотом вместе! — ворчал дед, с опаской поглядывая в сторону соседского сарая.

Дни шли за днями, похожие друг на друга: настороженные и тревожные. Сосед перестал выходить из дома, взял на работе отпуск и вот уже две недели возился в своём сарае. Он не брился, нестриженые волосы слипшимися прядями падали ему на лоб. Даже на расстоянии было видно, что он не в себе: бурчит что-то себе под нос, скалится, хохочет.

— Совсем поехал головой после убийства жены и сына, — вздыхал дед. — Ох, не миновать беды…

Иногда сосед «выгуливал» своё оружие: выставлял наружу винтовки, ружьё, револьверы всех мастей, заработанные на заводе за долгие годы работы мастером в оружейном цеху. Он любовно поглаживал свои сокровища, протирал их промасленной тряпицей, прищурившись, смотрел на блики от солнечных лучей, что гуляли по гладким стволам. Это была его искренняя любовь, его истинное сокровище.

Мы тоже любили «своё всё», но не так истово. Коллекция нашей семьи давала нам определённый статус.

Отец любил брать в руки кольт времён давней войны, который дед довёл до идеального состояния. Маме нравился элегантный женский револьвер, который бабушка подарила ей на восемнадцатилетие.

Даже у меня уже были свои любимые огнестрельные единицы: детские газовые «пугачи», переделанные дедом в настоящие «огнестрелы». Однажды, когда мы сидели с дедом на крылечке и в очередной раз прислушивались к визгу напильника и принюхивались к вони какой-то гадости, которую варил сосед-экспериментатор, дед посмотрел мне в глаза и сказал тихо, но внятно:

— Знаешь, кого мы сейчас напоминаем?

— Кого?

— Кроликов, которые сами идут в пасть к удаву. Стадом, вместе, не сопротивляясь, покорно.

— А что ты предлагаешь? — с остановившимся дыханием тихо прошептал я.

— Я слышал, что завтра он собирается на завод за консервами, которые ему выделили как отпускнику. Сможешь пролезть в его сарай? Я подпилю доску — я помню, там была одна подгнившая, недалеко от ограды.

— Ну а что я должен сделать внутри?

— Понимаешь, внучок, я слышал вчера, как он бурчал себе под нос, что взрывчатая смесь готова, корпус бомбы он тоже уже заканчивает. Завтра он планирует взять на заводе всякие мелкие детали, чтобы наполнить содержимое по типу осколочных взрывных устройств. Сработает самодельный детонатор, воспламенит взрывчатую смесь — и взлетим мы вместе с ним, и ещё с несколькими соседскими домами, к чёртовой матери!

Мне стало страшно:

— А что же мы можем сделать? — у меня от страха пересохло в горле.

— Я мальчишкой тоже когда-то баловался всякими этими глупостями. Читал много в интернете.

Знакомое слово «интернет» вернуло меня в равновесие.

— Так вот, там один шпион в книжке, которую я читал «online», сыпанул во взрывчатку готовой бомбы манную крупу. И бомба не взорвалась!

Я не знал, что такое «online», я не знал, как читают в интернете, но манка у нас была. И я готов был рискнуть жизнью, только бы этот чёртов убийца из соседнего дома не взорвал и нас.

— Давай манку! — сказал я. — Положим в ямку у забора, и я завтра сыпану её в дьявольское варево. Он ничего и не почует.

Ночью мы с дедом не сомкнули глаз, всё ждали, когда же, наконец, наступит утро. Утром сосед выполз к умывальнику, приводя себя в порядок — всё-таки отправлялся на службу. Побрился перед осколком зеркала, надел кое-что из чистой одежды, которая ещё оставалась. После того, как он убил жену и сына, он ничего из одежды не стирал.

Скрипнула калитка. Дед взял ручную пилу и направился к забору. Подпилил сначала доску в заборе. Это было несложно: забор трухлявый, ткни — рассыплется.

Мы с трудом пролезли через образовавшуюся дыру. То есть, я пролез без труда, а дед чуть не застрял между досками. Сарай соседа был добротным, новым, по принципу: «мой сарай — моя крепость».

Пилить ту самую доску, которую наметил дед, было сложно. Она оказалась не подгнившей, а наоборот: со срезами чёрных сучьев, крепкая, как железо.

Но отступать было некуда. Дед пилил и пилил, и доска поддалась. Осторожно отодвинув её, я нырнул в глубину сарая. От резкой вони варева меня чуть не стошнило. Варево стояло на спиртовке, сейчас погашенной, в котелке солдатского образца. Он был прикрыт не подходящей по размеру крышкой.

— Сыпани со стакан, — прошипел дед в образовавшуюся щель. — В книге это сработало.

Я сыпанул манку в этот «змеиный супчик». Накрыл всё крышкой и выполз наружу.