Южное направление - [18]

А молодец Танюшка! Не забыла родителей. Им будет очень приятно. Только поворчат, что девчонка от себя оторвала, чтобы порадовать стариков. Я же и сам отец, все понимаю.

Эх, что-то я расклеился. Сашку вспомнил… Как она там? Нет, надо гнать эти мысли, не то слезу пущу. Нельзя думать о тех, кто остался дома.

— Володь… Владимир Иванович, я и тебе подарок купила. Ты ж говорил, что хотел почитать Даниэля Дефо. Вот, купила…

Танюха бережно положила на стол книгу. М-да… Слов нет. Верно, у гимназисток как-то голова иначе устроена, чем у девушек нашего, то есть, моего времени. "A Journal of the Plague Year «[1]. Я, конечно, по-аглицки шпрехаю, но не настолько, чтобы получать удовольствие от художественной литературы. Но что делать. Я даже чмокнул Танюшку в щечку и проникновенно сказал:

— Спасибо… Очень здорово.

Татьяна, довольная, как не знаю кто, хитренько посмотрела на меня и спросила:

— Володя, а ты меня ругать будешь?

— Буду, — пообещал я, насторожившись. Если Танюха заговорила таким тоном, значит либо будет что-то просить, либо сотворила сегодня что-то такое, за что ей передо мной стыдно.

— Ладно, меня ругай, только пообещай, что Петровича не тронешь и остальных тоже.

— Нет уж, голубушка, ты мне вначале расскажи, что сотворила, — хмыкнул я. — Знаешь ведь, как бывает — я разберусь как следует, а потом накажу кого попало.

Татьяна, никогда не слышавшая хохмочек Советской армии, от изумления открыла рот, приняв мой афоризм за чистую монету.

— Я сейчас Александра Петровича подниму, он врать не умеет, — пообещал я.

— Петрович меня начнет выгораживать, — вздохнула Таня. — Или, как ты говоришь — отмазывать.

— Тогда излагай, — потребовал я.

— Да дело-то выеденного яйца не стоит, — нарочито небрежно принялась рассказывать Таня. — Ко мне на вокзале нищенка подошла, спросила, не смогу ли я ей помочь до Жмеринки доехать? Мол, она сама русская, из Киева, в няньках у поляков жила, а те в девятнадцатом как война началась, в Польшу уехали, ее с собой взяли, а потом бросили — мол, не нужна паненку русская нянька, найдем получше. Вот, мыкается бедняжка. А в Жмеринке у нее родня есть, поможет на первых порах.

Я задумался. Чем-то мне эта история не нравилась. Уж слишком жалостливая, аж слезу давит. Поляки вывезли няньку, потом бросили. Поляки, конечно, злыдни, но брать с собой няньку, а потом бросить ее? Хм…

— Дежурным по бронепоезду сегодня кто был? Исаков или Кузьменко? — начал вспоминать я. С утра оба ошивались в купе. Начал размышлять вслух: — Кузьменко бы не рискнул взять постороннего человека на спецобъект. Наверняка, Петрович. Да, именно так. Исаков тебе отказать не смог, даром, что двадцать лет лямку тянул. Ну, Александр Петрович, офицерская косточка, а дисциплины — ноль. Понимаю, почему он до сорока лет в штабс-капитанах проходил. Я из Петровича телевизор сделаю. Доедем до Бродов, дальше он у меня пешком пойдет.

— Тогда и я вместе с ним пойду, — яростно выпалила Татьяна.

— Я прямо сейчас поезд остановлю, и вас высажу. Вдвоем. Глядишь, не так скучно будет. Песни станете петь, чтобы на жизнь заработать, корочки сухие просить. Авось, к Рождеству до Москвы дойдете, а там до Архангельска рукой подать. Пойдете с Петровичем, как Ломоносов, только в обратную сторону, — хмыкнул я, а потом махнул рукой. — Скажи лучше — где ты ее устроила? Не боишься, что мужики начнут приставать?

— Так в вагоне, где остальные едут, одно купе пустое, я ее туда и пристроила, — затараторила Татьяна, обрадовавшись, что прямо сейчас ее из поезда не высадят. — А что до приставаний, сам знаешь, Тимофей Петрович не позволит. А если что — там и Исаков рядом, и остальные.

Хм. А ведь я проходил по вагону, посторонних не заметил. Или не обратил внимание? Ну, спит кто-то и пусть спит. Да, а Тимофей Петрович, это у нас кто? А, так это ж комвзвода. Я-то привык — товарищ Ануфриев, да товарищ Ануфриев, а имени и отчества командира взвода до сих пор не узнал.

— Ладно, иди спать, — сказал я девушке.

— Ага, — кивнула девушка, встала и чмокнула меня прямо в губы. Может, решила нарушить собственную установку — мой «испытательный срок»? Я бы не возражал… Но нет. Похоже, отправится спать к себе. И уже почти отправилась, но с полдороги спросила:

— Володя, а что такое телевизор? Ну, который ты из Петровича собрался сделать?

— Телевизор? — растерялся я, но постарался объяснить подоступнее. — Телевизор — это такой квакающий ящик с картинками. Картинки меняются, получается что-то вроде рассказа. Я в госпитале видел такой.

— А, раёк, только название странное, — с пониманием кивнула Татьяна. — Видела как-то.

Танька ушла, а я не стал тратить лишнее время на раздумья. И что теперь? Что сделано, то сделано. Можно, разумеется, остановить бронепоезд, выкинуть нищенку и продолжать путь. С нищенкой разберусь завтра — никуда не денется, а если шпионка, то даже интересно: кто такая и с какой целью подослана?

На сон грядущий пошел в одно известное место, куда не только ответственные работники ВЧК своими ногами ходят, но и люди повыше. Умывшись и уже предвкушая сон, закрыл за собой одну дверь, взялся за ручку другой…

И тут мое горло сдавило. Я даже не сразу сообразил — что же это такое, а в глазах уже стало темнеть. Инстинктивно попытался просунуть ладони под удавку, но та продолжала сжиматься. Едва ли не из последних сил сумел развернуться и, подкинув ноги, оттолкнулся ими от стенки вагона, припечатывая душителя к противоположной стене.