Южная стена Лхоцзе - [24]

КРУТОЙ МАРШРУТ

«… А сверху звезды размером с кулак, не переставая, пульсируют, целые стаи их срываются и падают. Луна висит над самой головой. Снизу до высоты 8000 метров все затянуто грозовой облачностью, но освещенные лунным светом облака, будто молоком, залили Гималаи. Облака, молнии, горы, которые почти всегда мы видим снизу, теперь у нас под ногами. Ради таких минут, ради желания познать себя, других, увидеть грань возможного мы и ходим в горы», — это впечатления моего напарника и друга Миши Туркевича от пребывания на вершине Эвереста. Позади полуторамесячная «осада», грузовые ходки, установка лагерей, обработка маршрута — вся трудная работа на горе, которую подразумевает термин «гималайская тактика». Ключевой, самый сложный участок пути к вершине — с высоты 7500 м до 8300 м — обрабатывала наша команда (москвич Валентин Иванов, свердловчанин Сергей Ефимов, донетчанин Михаил Туркевич и я). Первыми шли мы с Мишей. Скалы 6-й категории сложности на такой высоте были для нас внове, как и сама высота. И вот — вершина! Мы поднялись туда в 22 часа 25 минут 4 мая не ради сенсации. Ночное восхождение на предвершинный гребень было вынужденным. Наверху застряла двойка Владимир Балыбердин — Эдуард Мысловский.

Владимир и Эдуард взошли на Эверест первыми из наших 4 мая в 14. 35. Путь из пятого лагеря (Л-5, 8500 м) до вершины — 348 метров по вертикали — двойка преодолевала 8 часов. И руководству экспедиции, и нам, поднявшимся для подстраховки в пятый лагерь, стало ясно, что положение становится угрожающим. Мы поспешили на помощь. Это были самые высотные спасработы в моей жизни. Не поднимись мы с Мишей к ним тогда ночью, ребята не спустились бы. Эдик от переутомления, гипоксии и мороза стал неадекватен. Володя Балыбердин был в состоянии идти вниз, но он никогда не оставил бы напарника.

Фрагмент из интервью руководителя экспедиции Е. И. Тамма, посвященный тем событиям: «Я все-таки не запретил Мысловскому работать выше 6 тысяч метров. Не должен был его пускать, а он от смерти на волоске висел. Во время восхождения первой пары Мысловский — Балыбердин у Эдуарда рюкзак улетел в пропасть. Первая двойка добилась главной цели, но предстоял еще и спуск… Не думал я, что дело будет дрянь. Сергей Бершов и Михаил Туркевич вышли навстречу ребятам, и сами, успев взойти на вершину, помогали спускаться Володе Балыбердину и Мысловскому. Эдик многое уже не мог делать сам. Ни разуться, ни поесть, ни залезть в спальный мешок… Он поморозил руки, кончики пальцев почернели, потрескались»…

Из воспоминаний Владимира Балыбердина:

«— База! База! Я — группа один. В моей рации кончается питание… Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на вершину. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятельно. Можно им идти?

— Нет, — мгновенно ответил Евгений Игоревич.

Сергей тут же выхватил у меня рацию.

— Почему нет?! Почему нет?! — закричал он, волнуясь и нечетко работая кнопкой «передача».

— Сколько у вас кислорода?

— Триста атмосфер!

— Сколько?

— У каждого по два баллона — в одном двести, в другом сто. Наступило молчание, в течение которого темпераментный Сережа пытался еще что-то добавить. Томительно тянулись мгновения, быть может, важнейшие за всю его альпинистскую биографию. Он это прекрасно понимал, и сразу бросалось в глаза, что он нервничает.

— Хорошо, — сказал Тамм через 3–4 секунды, и Серега преобразился. Опять обычный Бершов — веселый, говорливый, добродушный.

— Сколько до вершины?

— Наверное… часа два-три.

В тот момент я был о нас лучшего мнения. Мне казалось, что мы спустились гораздо ниже. На самом деле ребята проскочили последний кусок всего за час.

… Сережа и Миша всячески старались помочь, взяли на себя все операции с веревкой. Ребята работали быстро, четко и, как всегда, весело.

— Ну давай, зашнуривай! — в своей обычной грубовато-шутливой манере крикнул Миша, пристегнув Эдика к очередным перилам. Может быть, он сказал не «зашнуривай», а «сыпься» или «поливай» — не помню. В общем, одно из тех словечек, которые кричат болельщики, подгоняя скалолазов на соревнованиях. К моему удивлению, Эдик обиделся и забурчал:

— Что значит «зашнуривай»? Я тебе не «зашнуривай». Молодые еще… Нас, стариков, надо беречь! Недознавки! Что бы вы без нас делали? Вас еще учить и учить. И не кричи на меня. Вот я вернусь… Меня любят…

К счастью, Миша этого не слышал.

… Не знаю, сколько еще времени я мог бы идти. Не было ощущения, что вот-вот кончатся силы. Они давно уже кончились. Организм вошел в режим какого-то безразличного состояния, когда непонятно, то ли он будет работать бесконечно, как вечный двигатель, без притока внешней энергии, то ли внезапно откажет в совершенно непредвиденный момент. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Пожалуй, никогда за всю альпинистскую карьеру я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка»…

Выйдя из Л-5 в шесть вечера, мы могли только догадываться, что чувствуют Бэл и Эдик. Встретились с первой двойкой через три часа. Принесли им теплое питье, «карманное питание» — инжир, орешки. А главное — кислород. Ребята не то что с трудом двигались — еле говорили. Кислород вернул силы, оба оживали на глазах. Было понятно, что некоторое время они без нас продержатся, а другой шанс побывать на Горе нам не светит. После препирательств по радио с базовым лагерем мы получили-таки разрешение и рванули на вершину. Как написал потом Туркевич, «видимо, нас нельзя было удержать никому, кроме нас самих». Пройдя западный гребень в самом бешеном темпе, какой позволяли высота и рельеф (шли одной ногой по южному склону, другой — по северному) поднялись на гору. Глянул на часы — от места встречи с первой двойкой мы шли пятьдесят минут. Пожали друг другу руки. Сняли кислородные маски, чтобы вдохнуть воздух вершины. Сфотографировались. С фото, правда, вышла осечка.