Южная пристань - [11]

Когда профессор вышел на улицу, Игорь Иванов кивком подозвал Павла.

— Что думаешь?

— Ты про профессора? По-моему, типичный чудак, с головой ушедший в свою математику. К тому же, не шибко преуспевающий, коли путешествует без ассистента, а вся его кладь умещается в армейский ранец.

— Вот именно, типичный. Я бы даже сказал архетипичный, такой, коими профессуру видят мещане. Слышал, как он удивился, когда я сказал, что знаком с трудами его однофамильца?

— Думаешь, врёт, и на самом деле никакой он не математик?

— Обрати внимание, сам он ни разу не сказал, что он математик. Хотя, полагаю, в математике он вполне себе разбирается.

— С чего ты взял? Тыкать пальцем в потолок, с умным видом заявляя, что математика — царица наук, могу и я.

— Он оплатил апартаменты ровно на неделю. Копейка в копейку, учитывая наценку выходного дня и пятничную скидку. Это притом, что стоимость номера я так и не назвал. Не прост наш профессор, ох не прост. Не удивлюсь, если он, помимо прочего, служит в Тайной канцелярии.

— Так она ж упразднена Александром Павловичем. Уж почитай сотню лет как упразднена.

— Это у нас упразднена, а в Триединстве, говорят, по сей день существует и даже процветает. Да и не одно Триединство на Южную Пристань завязано. Короче, присматривай левым глазом за профессором, дабы не стряслось чего. Знаем мы этих сумасшедших учёных.

Павел кивнул, и тут же выбросил профессора из головы. Подобные происшествия были в Южной Пристани нередки, светила мировой науки с завидной регулярностью пытались раскрыть тайну приморского городка, а агенты разведок всячески им в этом способствовали или препятствовали — в зависимости от гражданства и политических предпочтений пресловутых учёных. В сравнении с творящимся в порту ночью, шпионские игры были злом привычным, и горожане уже не шарахались от снующих по подворотням фигур в длинных плащах, под которыми при желании в разобранном виде можно спрятать даже аэроплан. Впрочем, профессор напомнил о себе следующим утром, когда смена Павла подходила к концу и первые лучи солнца уже освещали верхушки платанов. Он подошел к юноше и небрежно поинтересовался:

— Молодой человек, не желаете немного подработать? Мне нужен ассистент.

— А в чём будет заключаться моя помощь, и какое вы мне положите жалование?

— Мне нужен человек на посылках, который, помимо прочего, помогал бы мне во время проведения эксперимента.

Справедливо рассудив, что с позиции ассистента приглядывать за Ричардом Клейном сподручнее, да и лишние ассигнации никогда не помешают, Павел охотно согласился. Сразу по окончанию смены он поднялся на мансардный этаж и постучал в дверь занятых профессором апартаментов.

Посещать апартаменты Павлу доводилось не раз — служащие Гранд Отеля частенько подменяли друг друга, и внутреннее убранство номеров не было швейцару в диковинку. Многослойные льняные занавески были отдернуты, пропуская в номер потоки солнечного света.

На кровати был небрежно набросан нехитрый скарб профессора, на столе стояли две гостиничные чашки с горячим сортовым чаем и блюдо с баранками, а на тумбе возвышалось некое подобие перевернутой хрустальной вазы. Хрустальное чудо привлекло внимание Павла — в списке имущества отеля оно не значилось.

— Если не ошибаюсь, это скульптура — творение кого-то из кубистов? — предположил он. — Брак? Или всё-таки Пикассо?

— Ошибаетесь, молодой человек, — профессор с трубкой в руках сидел в кресле в дальнем от окна углу и время от времени вдыхал в себя табачный дым, пуская забавные кольца.

Взгляд Павла зацепился за странного кроя темный костюм, чуть мятый и провисающий с боков, но, тем не менее, изысканный. — К современной школе живописи и ваяния эта модель не имеет ни малейшего отношения. Присаживайтесь, угощайтесь чаем, баранками.

— Модель? — переспросил юноша, обнимая ладонями горячую чашку.

На его лице, по всей видимости, было столь явно нарисовано изумление, что профессор хмыкнул.

— Эта скульптура, как вы её назвали, ни что иное, как бутылка Клейна. Нет-нет-нет… Я не имею к её созданию ни малейшего отношения, она названа в честь Феликса Клейна, моего однофамильца.

— Не очень-то она и похожа на бутылку, — фыркнул Павел.

— Конечно, правильнее будет называть её «поверхность Клейна», — неожиданно согласился профессор. — Просто в немецком языке слово Fläche пишется почти так же, как и

Flasche, вот и пошла путаница. Как вы полагаете, в чем особенность этой поверхности?

— Возможно, это какой-то топологический объект, — предположил юноша.

— Бинго! — профессор положил на стол трубку и захлопал в ладоши. Потом взял модель и неожиданно швырнул её в Павла. Юноша с трудом поймал статуэтку — она чуть не выскользнула у него из пальцев. — То, что вы сейчас держите в руках, является замкнутым двумерным дифференцируемым неориентируемым многообразием. Проще говоря, односторонней поверхностью.

— Это как лента Мёбиуса?

— Мне приятно, молодой человек, что вы слышали про работы Мёбиуса и Листинга.

Возможно, вы не совсем безнадёжны.

Лицо Павла расплылось в улыбке. Профессор тем временем взял в руки чашку и с наслаждением стал прихлёбывать горячую жидкость.