Южная повесть - [50]

Созданный после победы над Наполеоном «Священный Союз» по-своему вершил правосудие над Европой. Сербию принудили остаться под властью турок, а Которскую бухту передали от Черногории во владение Австрийской империи. Русские никогда не скупились торговаться территориями, когда речь шла о гораздо более весомом куше.

С момента выхода «Заметок», в которых автор позволил себе несколько вольных суждений о существующей российской власти, за Ярохиным была установлена слежка. Тем не менее, это не помешало ему стать одним из участников движения дворян, ныне известного как «декабристы». Достоверно известна речь Ярохина на собрании Общества соединенных славян перед делегацией из Черногории, сохраненная именно благодаря южным братьям. Общий смысл его высказываний состоял в трактовке «патриотизма» как здоровой критики существующих порядков, а не самовосхвалении, как это понималось официозом. Ярохин принял участие в восстании Черниговского полка, последовавшего за выступлением на Сенатской площади. Каторжная карьера Ярохина пропадает от нашего взгляда на n-ной версте Вологодского тракта, где в почтовой книге зарегистрировано письмо, отправителем которого значится «каторжный Ярохин Н.», а адресатом — «Мариja Плавиħ, Београд, пост рестант[12]». Самого письма разыскать не удалось. Архив белградской почты был сожжен в 1999 году американскими ракетами.

За обложкой (вместо заключения)

Написание и чтение книги чем-то напоминает восстановление рассыпавшейся когда-то мозаики, когда мы глядим на остатки некогда прекрасной росписи, обломки красочных смальт и по каким-то еле заметным признакам подбираем недостающие кусочки, вертим их в руках, примериваем к полотну и, наконец, шаг за шагом, подчиняясь какой-то внутренней логике, ставим их на единственно верное место и закрепляем там. И вот через дни и ночи упорного труда мы видим на месте, казалось бы, навсегда потерянного для мира рисунка, единую, полную красок, стройную картину и застываем перед ней в восхищении.

И точно так же вы открываете книгу, с интересом и вдохновением глядя на еще размытую серую картину, спрашиваете себя: «Что там, за обложкой?». Шаг за шагом вы узнаете все больше, и перед вами все более отчетливо вырисовывается происходящее на страницах. Последние страницы довершают итак уже ясную картину, и вот вы начинаете сознавать, как великолепна картина, которую вы сами создали у себя в сознании, следуя по стопам какого-то, может, не очень талантливого автора. Словно искусный реставратор по наметкам средневекового рисователя фресок.

Человек же подобен книге. Когда вы только начинаете знакомство с ним, то судите по обложке и, дай бог, первым страницам. Если вам сразу становится неинтересно и скучно, вы отбрасываете его. Есть правда и такие несчастные, которые считают своим долгом изучить каждую взятую на заметку книгу до самого конца (а вдруг?), и порой они бывают вознаграждены за терпение и веру: где-то в середине пути им открывается что-то такое, чего и нельзя было предположить, и они получают истинное удовольствие, прочитывая эти моменты еще и еще раз. Однако, в конце концов, книга приходит к своему логическому завершению. Мы познаем в человеке все, что нам было интересно и нужно, и тогда у нас почти не остается выбора. Редким книгам выпадает счастье быть прочитанными повторно, и только единицам — пять или десять раз. Только такие вещи называют любимыми и гениальными. Но и их век недолог. Большинство же произведений падает жертвой людской суеты, и сразу после прочтения теряется где-то в укромном уголке, откуда более никогда в жизни не будет извлечено.

И тогда наступает какое-то разочарование и печаль, и тоска о пройденном и о том, чего никогда более не встретишь, наполняет наши сердца и глаза, порой изливаясь по щекам откровением. Совсем не то чувство сопровождает нас, когда нам снова надо узнать, что там — за обложкой, за только что прочитанной книгой. Вместо былого интереса и трепета остается жалость к героям, удовлетворение собой, ощущение нехватки чего-то, но самое главное — душевная пустота и страх перед неопределенностью — перед тем, что нас ждет за той — за другой обложкой.

Есть ли у нас выход? Разве можно начать в одночасье жить иначе? И, тем не менее, похоже, что мы пытаемся изменить мир. А он все так же не поддается нашим разнонаправленным и слишком слабым усилиям. Остается только уповать на то, что любимая книга не опостылеет с годами, а ее истрепанная обложка не будет вызывать отвращения. Остается пойти по трудному пути и изменить себя: перестать бояться того, что находится за второй обложкой и переворачивать ее с тем же интересом и пылом, что и первую.

А знаете, что еще можно сделать?

Можно попробовать написать вечную книгу. Кстати, инструкция прилагается.

© Антон Виричев, 2001 г.