Южная повесть - [14]

В задумчивости Мстислав пришел к себе домой и понял, что пора и ему приниматься за дело. Для того решил он съездить в Котор, к боснийскому воеводе. «Большая война не за горами», — подумал Мстислав и поймал себя на мысли, что именно за горами. Проплывая на лодке между Диновичами и Митровичами, Мстислав медленно оценивал достоинства этой местности. Оборону держать здесь так же легко, как научиться пить из ручья: только согнись пониже и вставай порезче. Леса и горы были естественной крепостью, любой житель с детства владел мечом и веслом, лучники могли за полверсты поразить скачущую лань, а кони ступали по горным тропам так, как будто снежные барсы крались промеж скользких уступов.

Древние иллирийские поселения торчали то там, то здесь на просторе Луштицы. Округленные и отточенные временем камни все еще напоминали древние крепости и курганы, а гордые местные жители до сих пор считали, что жизнь на земле началась, когда с маленького даже по черногорским меркам Обозника спустились Адам и Ева и попали в дивный райский сад. Сады здесь и вправду райские: каких только фруктов здесь нет: апельсины, яблоки, гранаты и абрикосы — все сочное и сладкое, будто искушение.

Далее проехал Мстислав Кртоле — самую узкую полоску суши во всей Которской бухте. Казалось, что двадцати минут пешком хватит, чтобы пересечь этот перешеек пешком. Прженьская впадина («выгрыз моря», как его здесь про себя называют) и вправду выглядит словно место откушенного кусочка суши. Тихо шуршала под повозкой речка Калюжина, затем храм в Дубе, и предместья Котора…

Мстислав зашел к воеводе ближе к вечеру. Они вышли на набережную, и воевода заметил:

— Ты славный воин, если верить словам твоим. Но будешь ли ты любить свою новую родину так, как любил старую?

— Я дал клятву, князь!

— Дал клятву? Быть южанином?

— Да, князь. Я уехал с севера не затем, чтобы жить здесь как раб или как последний подлец.

— Значит, друже, ты как раз тот путешественник, которого мне отрекомендовал монах Горан.

— Вы знаете Горана? Где он сейчас?

— Горана никто не знает, он живет своей жизнью, — усмехнулся в ответ воевода. — Слышал, что он на захваченной турками территории у Митровицы проводит тайные службы для братьев-сербов. Захочешь поехать туда — считай, что подписал себе приговор.

Мстислав посмотрел на воеводу с непониманием. Воевода тоже испытующе глядел ему прямо в глаза.

— Захочу, — решительно сказал Мстислав.

— Теперь вижу, что клятву свою блюдешь! Хорошо, брат, поедешь в Суторину — это и рядом с домом, и важно для нас. После того, как правитель Дубровника получил Конавли, мы полностью отрезаны от Венеции, а наладить торговлю для господина нашего очень важно. Возглавишь отряд самообороны, заодно прикроешь и Херцог-Нови: герцог любит проводить там зиму и раннюю весну. Пойдем же, ветер становится холоден, а женщины горячи…

Мстислав переночевал у радушного воеводы, получил наутро орден герцогского воина и собрался в путь. Милая Златка, цыганская красавица, смотрела ему вслед, с легкой улыбкой вспоминая беспокойную ночь. Мстислав оглянулся на ее окна и, слегка поморщившись, сел на коня. Назад он решил ехать через Каменари: в Беле его ждал священник, которого он должен был сопроводить в храм Святого Ивана в Суторине, а там, говорят, неспокойное место.

К этому моменту дубровницкие хорваты вполне подготовились к войне с Драчевицей. Две армии встали в ожидании начала войны. Герцог Степан Косача, дальний родственник великого царя Боснии Твртко, при котором страна расцвела так, как никогда ей более не будет суждено расцвести, хотел продолжить дело предка, и жутко ненавидел своего предшественника — Сандля Хранича, который продал Конавли хорватам. Вернуть этот город было делом чести. И хорваты, зная характер Косачи, решили нанести упреждающий удар. Превлака была единственным боснийским городом на Рагусейском полуострове, взять ее означало сделать которцев беззащитными перед турками. Турецкая эскадра была отличным поводом, но ее разгром спутал хорватам карты.

Солнце уже стояло высоко, когда Мстислав подъехал к переправе в Каменари. Причудливые облака летели над горными вершинами, и тени от них играли на лесистых боках холмов и предгорий. Находившая тень давала путникам покой и, наслаждаясь легким дуновением свежего ветра, они припускали лошадей и переводили дыхание. Взмыленные лошади продолжали свой бег, обреченно ожидая вечерней стоянки, где колени их уставшие смажут свежим пивом, и спадет пудовая усталость. Перед переправой Мстиславу захотелось есть.

Маленький ресторанчик перед переправой, помнил он, хвалили и жители Нового города, и бывалые которские рыбаки. Он остановил коня, спрыгнул и отвел его в стойло, затем зашел в полутемное помещение, с двух сторон закрытое дубовой стеной, а с двух других — тканевым навесом. Ткань была похожа то ли на бархат, то ли на шелк и ласково гладила его руки. У стойки крутились два рыбака, от них веяло морем и вяленой рыбой. Чуть поодаль сидел одинокий пьяница и, мерно посапывая, потягивал из горлышка графина ракию. Молодая пара, без сомнения, не местные, с недоверием посмотрели на вошедшего, затем снова обратили свои взоры друг на друга и зашептались.