Она лицезрела Хлою и Тео Томбиса, стоявших у освещенного края бассейна на вилле Коварисов. Как она их увидела пять лет назад с террасы.
Ее мать что-то эмоционально рассказывала, а Тео смеялся. Держась в тени везде, где они появлялись вместе, Элоиза всегда украдкой наблюдала за Хлоей, восхищалась и гордилась ее светскими манерами. Сама же девушка не испытывала желания блистать подобно матери. Она придерживалась позиции созерцателя, полагая, что никого не может привлечь ее заурядность. Но она ошибалась.
В очередной раз, наблюдая за матерью, Элоиза почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она обернулась в поисках незримого источника этого внимания, и из неосвещенной комнаты на террасу вышел молодой человек, который тотчас поразил ее своим ростом.
Он был одет как на теннисном корте – в удлиненные белоснежные шорты и белую же трикотажную рубашку с короткими рукавами. В этот момент снизу ее окликнула Хлоя:
– Что ты там делаешь, сестренка? Спускайся к нам и захвати по пути что-нибудь промочить горлышко. Мы умираем от жажды!
Элоиза суетливо заметалась, пытаясь преодолеть проход, который шутливо загородил ей высоченный незнакомец. Сконфузилась так, что уши сделались рубиновыми. Мужчина двинулся за ней и молча помог поднести поднос с коктейлями, который нерадивая горничная позабыла в холле. У бассейна их представили друг другу. Великан оказался племянником Тео.
Хлоя подбила Элоизу снять тунику и нырнуть в бассейн. Та, сгорая со стыда, подчинилась и спустилась в воду. Маркус тотчас присоединился к ней, к восторгу собравшихся сняв рубашку и шорты, под которыми были темные плавки.
Он плавал, как дельфин, и безумствовал в воде, как мальчишка. А для девятнадцатилетней студентки из английской провинции не могло быть ничего более унизительного, чем шутливые брызги в ее разгоряченное лицо, уклоняясь и отфыркиваясь от которых она чувствовала себя предметом всеобщих насмешек, дурехой, малышкой…
Потом они разговаривали, преимущественно шептались, отчего общение казалось таинственным. Элоизе приходилось много лгать Маркусу, следуя инструкциям Хлои. Она ненавидела себя за это. Ненавидеть мять она не могла. Элоиза обожала ее и безоговорочно слушалась.
Она не могла вольно или невольно огорчить Хлою своим поведением и этим сократить срок их совместного отдыха. Она была уверена, что и мать тоже любит ее, хоть и по-своему. Когда после смерти дедушки и бабушки было вскрыто их завещание, Хлоя не высказала ни слова в опровержение их воли, согласно которой все нажитое имущество, включая дом и денежные сбережения, переходило к внучке, а не к дочери. Элоиза испугалась тогда, по детской наивности, что Хлоя обидится из-за этого на нее. Она сказала матери, что продаст дом и отдаст деньги, вырученные от его продажи, ей. Тогда Хлоя убедила ее, что правильнее будет положить эти деньги на общий счет и совместно распоряжаться процентами с суммы. Элоиза так и сделала, но до похорон матери не притрагивалась к вкладу.
Элоиза увлажнила языком пересохшие губы. И новая волна чувственных воспоминаний нахлынула на нее. Она восстановила в памяти тот вечер под сенью садовых деревьев, когда ей и Маркусу внезапно надоели тихие беседы. Он воззрился на ее губы. Первый незабываемый поцелуй свершился с молчаливого согласия Элоизы. Затем последовало множество поцелуев, каждый из которых останется до конца ее жизни особенным и незабываемым.
А на следующее утро, когда Маркус вез ее на спортивной машине с откидным верхом и дух захватывало от скорости и того ощущения свободы, которое дарят порывы ветра, треплющего волосы и ласкающего лицо, он шепнул, склонившись к самому ее уху:
– Ну, иди же сюда, сокровище мое.
Прижал к себе и обхватил за талию.
Они расположились на утесе, обустроив местечко для пикника. Под ними билось о камни вольное море. Широкий горизонт и ясное небо окружали их. Они были одни, они были вдвоем.
– Восхитительно! – воскликнула Элоиза, посмотрев вокруг.
– Это ты восхитительна, – соблазнительно проговорил Маркус, жестом попросив ее сесть рядом.
То, что он ей говорил потом, она запомнила дословно. Так с ней еще никто не разговаривал.
– Твои губы, – шептал Маркус. – Они – как алые маки. Они дурманят, завораживают, покоряют… А шея… Она царственна. Настоящее произведение искусства. Я обожаю твою шею… Ложись на плед, и я расскажу тебе про твою грудь.
И Элоиза выполнила его просьбу.
Маркус склонился к ее груди и поцеловал глубокую ложбинку между упругими взгорьями.
Элоиза нежно провела рукой по его густым темным волосам.
Маркус снял с нее одежду. Элоиза осталась в бикини.
Он бормотал что-то по-гречески, лаская ее, а девушка таяла под солнцем Эллады.
– Чего бы тебе хотелось, милая Элоиза? – спросил Маркус, поцеловав низ ее живота.
Элоиза не торопилась с ответом. Она прислушалась к себе и поняла, как это все для нее ново и непонятно.
Его рука скользнула под последний слой эластичной материи на ее розоватом бедре.
Элоизу пронизало незнакомое доселе волнение.
– Этого не хочу, – твердо сказала благонравная девушка.
– Нет?
– Нет, – твердо повторила она.
– Почему? – спросил он.
Элоиза не могла объяснить свой отказ. Ей лишь казалось, что этого делать не следует.
