Ювелир. Драконья Игра - [94]

Поначалу лорд решил: привычка скрывать свои чувства пустила корни так глубоко, что даже наедине с самим собою не может он дать им свободу. Потом понял: нет. Действительно, большинство людей в Аманите глубоко несчастны из-за невозможности открыто выражать эмоции, жить не по инструкциям и регламентам, ограничивающим каждую сферу жизни.

Он же несчастен из-за чего-то совсем другого.

Конечно, его мучила боль от потери наследника. Но ребенок этот… хм… точнее сказать, плод… еще не успел родиться. Он не жил, а значит, не слишком страдал, умирая. Он даже не умер в прямом смысле слова, а просто упустил возможность появиться на свет. Вытащил несчастливый жребий.

И не было в этом абсолютно ничьей вины — иначе совесть, как и полагается, растерзала бы лорда… а совесть молчит. Да и мыслимо ли жить с таким камнем на сердце? Нет, конечно же нет, он не убивал собственное дитя — имела место случайность. Несчастный случай, злой рок, фатум и прочее, прочее.

В некотором роде, как ни жаль, Альбия сама виновата, ворвавшись к нему в такой неудачный момент и попавшись под горячую руку. Как будущей матери, ей следовало быть более осторожной и осмотрительной, следовало оберегать их дитя. Что и говорить, она еще совсем девчонка. А он… О чем еще мог он думать в тот час, кроме трагедии, которая разворачивалась на его глазах по ту сторону магического зеркального стекла, так близко — и так невообразимо далеко?

Возможно, подобное откровение звучало цинично, зато в полной мере передавало чувства лорда. Разумеется, он всем сердцем полюбил бы ребенка и сожалел, что судьба распорядилась иначе.

Но, увы, — он не успел полюбить.

Любовь не рождается в один миг, и один только факт отцовства не переворачивает жизнь, не обязывает любовь появиться по щелчку пальцев. Нерожденный сын не мог соперничать со старшим братом, которого Октавиан знал всю жизнь.

И что, что сказал бы Лукреций теперь? Простил бы? Продолжал бы слепо верить в избранность нынешнего лорда? Укорил бы или, наоборот, утешил и поддержал? Ему ведь и самому непросто… вся Аманита стала своему правителю темницей, и порой он искренне рвался из пут сомнительного высокого положения, не дающего подлинного могущества.

Октавиан вспомнил их последнюю эмоциональную встречу, краткие сеансы связи через зеркало и, наконец, страшную сцену смерти, которую не позабыть уже никогда. Лукреций пошел на это ради него. Он пожертвовал, абсолютно осознанно пожертвовал жизнью, отдал её, словно яркую безделушку, любимому младшему братику. Он совершенно точно знал, что не вернется из Ледума.

Проклятье, они… они оба это знали.

Да, пришел час признаться самому себе: в глубине души он не сомневался, что Лукрецию не пережить задуманной опасной экспедиции. И всё же правитель Аманиты согласился. Согласился, потому что желанная информация была слишком важна. Потому что успех сулил слишком многое. Успех давал серьезные преимущества в борьбе за титул верховного лорда, в борьбе за реальную власть над Бреонией.

Он позволил Лукрецию уйти на смерть только лишь затем, чтобы получить призрачный шанс удовлетворить своё властолюбие. Он разыграл этот гамбит хладнокровно, пожертвовав парой старших, ключевых фигур, чтобы обрести возможность перейти в атаку. Цель, кажется, на самом деле оправдывает средства.

Ну и кто он после этого? Законченный ублюдок, чудовище? Или и вправду — избранный стать повелителем всей Бреонии?

Если первое, это очень печально.

Если второе, тогда немногим лучше, зато дает большой простор для самооправдания.

Власть Аманиты ослабевает год от года, и плачевное положение нужно как-то исправлять. Война на истощение невыгодна столице: Ледум оказывает колоссальное давление на половину городов конфедерации — все они поддержат Алмазного лорда ресурсами и политическими интригами.

Нужно действовать по-иному, нужно играть по тем же бесчестным правилам, что и белый демон. В мгновение ока он фактически стер союзный Аманите Ламиум с лица земли — никто и опомниться не успел. С Ледумом нужно разобраться так же: одним быстрым и мощным ударом.

Будут жертвы. Но таков честный долг, который общество обязано выплачивать за защиту. Он избран небесами править этими безликими серыми массами, этими ограниченными, примитивными людьми, чьи жизни и смерти не должны тревожить сиятельного правителя Аманиты. Его кровь, как драгоценное вино, крепла и очищалась не годами, но столетиями, которые существует правящий род Севиров. Десять, двадцать тысяч простых человек не стоят даже волоса на голове такого, как он, рожденного для высшей цели!

Такого, как он, в чьей крови продолжают жить все великие лорды прошлого.

Нужно завершить дело, довести до конца, чтобы жертвы не оказались напрасными. Он построит чертов идеальный мир, построит — для Лукреция. В память о Лукреции. И он отомстит. Неужели мщение не дозволено ему? Неужели есть что-то, не дозволенное верховному лорду Бреонии?

Октавиан вновь посмотрел на супругу, и складки на лбу правителя разгладились, как не бывало, хотя взгляд сделался сосредоточен и тяжел. Всё в порядке. Всё так, как и должно быть. Брат не стал бы обвинять его ни в чем… просто не посмел бы. Лукреций сам отдал милорду свою дочь, как с радостью отдал бы всё, что имел. Лукреций правильно служил ему. И так должны поступать все добропорядочные подданные Аманиты… нет, всей объединенной под его рукой, послушной его власти Бреонии.