Юродивый - [82]

— За что? — опять воскликнул он, вполне нормальным человеческим голосом и начал валиться на спину. Только когда он упал, я увидел, на его груди красное пятно. Диким голосом закричала жена. Афанасий Иванович еще пытался что-то сказать, приподнялся, опираясь рукой о ступень, но рука подламывалась, а кровавое пятно на груди делалось все больше. Несмотря на драматизм ситуации, он выглядел смешно: из-под задравшейся рубахи торчали толстые голые ноги, которыми он сучил, будто ехал на велосипеде.

Только оторвав от него взгляд, я разглядел убийцу, незнакомого мужика с бердышом. Он еще продолжал держать его наперевес, скаля крупные, ровные зубы. По одежде убийца не походил на крестьянина. На нем был красный кафтан и сдвинутая на бок стрелецкая шапка. Наши взгляды встретились, он почему-то мне весело подмигнул и закричал тревожным, срывающимся голосом:

— Бей боярина и все его семя! Смерть им!

Толпа во дворе как по команде заревела. Я хотел крикнуть, остановить людей, чтобы предотвратить бессмысленную бойню, но в нас полетели камни. Один ударил меня в грудь, заставив невольно отшатнуться назад. Камень был большой, но брошен слабой рукой, так что я почти не почувствовал боли.

Внезапно оборвался зычный рев помещицы, матрона схватилась за голову и рухнула прямо в руки взбунтовавшейся черни. Это на секунду задержало толпу, и мы успели отступить в сени. Я увидел, как над телом упавшей женщины поднимаются кулаки и палки, постом захлопнул дверь.

— Мама, мамонька моя! — завизжала девочка лет одиннадцати, пытаясь выскочить наружу. Остальные дети молча отступали по узкому проходу внутрь дома.

— Марья, назад! — крикнула Дарья сестре, схватила ее за плечо и потянула за собой в покои. Девочка отбивалась и так кричала, что мне стало за нее страшно.

— Что это было? — спросил меня казак, отирая со лба кровь. Ему повезло меньше чем мне, и камень попал точно в голову.

— Сам не пойму, наверное, бунт.

— Что будем делать? — спросил он, прислушиваясь к воплям во дворе.

— Пока не знаю, — ответил я, пытаясь осмыслить, что собственно, произошло, почему камни полетели и в правых и виноватых, — видно придется сражаться!

Во входную дверь снаружи уже ломились, гулко били по доскам дубинами.

— Ну, я их! — свирепо сказал запорожец, собираясь выскочить наружу.

— Не нужно, Степа! — испугано остановила его, вернувшаяся в сени, дочь помещика.

«Уже Степа! — подумал я, — и когда они только успели так близко познакомиться!».

Девушка была права, с саблей и кинжалом против разъяренной толпы не повоюешь.

— Есть у вас в доме оружие? — спросил я детвору, испуганно жмущуюся в проходе.

— Там есть, — подал голос мальчик лет семи, указывая вглубь дома.

— Вы все идите к себе, — велел я малолетним Кошкиным, — а ты с нами!

Дети послушно выполнили приказ, а мы пятеро, с нами осталась Дарья, бросились разбираться с местным арсеналом.

Афанасий Иванович относился к обороне своего жилища серьезно. В кладовке, которую нам указал мальчик, чего только не было: бердыши, пики, сабли, даже две заряженные пищали. Это была самая ценная находка.

Степан и Гривов, начали выбирать себе оружие, я схватил здоровенную, двухпудовую пищаль и отнес ее в подклеть, служившую пыточной камерой. Ее окна-бойницы, как раз выходили во внутренний двор. Каменные стены были довольно толстые, и уложить пищаль на подоконнике удалось без труда. Чтобы выстрелить нужен был огонь. Возня с огнивом, даже при отточенных навыках, занимала не меньше минуты, пришлось совершить небольшое святотатство, воспользоваться лампадкой теплящейся перед иконами.

Пока я метался по дому, товарищи вооружились. В наружную дверь уже колотили с такой яростью, что грохот стоял во всем доме. На наше счастье нападающие пока не догадались выбить дверь бревном.

— Идите в сени! — крикнул я соратникам. — Как только выстрелю, открывайте!

Долго объяснять было недосуг, но запорожец и так все понимал с полуслова. Они с Гривовым и так уже побежали в сени. Я же понес лампадку в подклеть.

— Дядя, ты будешь стрелять? — тихо спросил мальчик, глядя на меня серьезными глазами.

— Да, а ты иди к сестрам и братьям, — на ходу ответил я.

— Можно я посмотрю? — попросил он.

Объясняться с ним времени не было, и я кивнул. Теперь мне нужно было запалить порох, плотно набитый в сопло тыльной части пищали. Фитилем это сделать просто, а вот зажечь его от лампадки, оказалось нелегко. Больше всего я боялся, что она потухнет, так мал и ненадежен был плавающий в масле огонек. Пришлось пожертвовать куском трута. Как только он загорелся, я его раздул, положил прямо на сопло и, схватив в охапку мальчика, отбежал с ним подальше от ненадежного оружия. Пищаль грохнула так, что у меня заложило уши, а ее саму отдачей отбросило до противоположной стены. Покойный Кошкин пороха насыпал не жалея.

— Теперь беги к своим, — приказал я мальчику. Он оглушенный и напуганный повиновался, а я бросился в сени. Запорожец с Гривовым уже успели открыть дверь и выйти на крыльцо. Толпа после выстрела отхлынула и теперь молча стояла шагах в двадцати от избы. На ступенях остались только убитые хозяева, Вид у них был страшный, разорванная одежда и растерзанная плоть. Легче всего срывать свой гнев на беззащитных мертвых!