Юрколлегия разыскивает... - [15]

– Идите к черту! – ответил Миронов. – Что вы ко мне пристали?

– Действительно? – спросил Семин, спросил скорее себя, чем кого-либо, потом спокойно посмотрел на Зотова, который хлопнул в ладоши и сказал: «Вперед. Первый раунд». – Преступник был один, – сказал Семин, – никакого слепого в пансионате не было, преступник исполнял две роли. – Первая – обыкновенный отдыхающий, вторая – очки, палочка и, видимо, парик и легкий грим, то есть роль слепого. Это ясно?

Марина смотрела на Семина с удивлением. Миронов чуть снисходительно улыбался, а Зотов засунул палец за тугой крахмальный воротничок и откашлялся.

– В роли слепого преступник, естественно, прописался под вымышленным именем, по липовым документам. Совершив кражу – как это ему удалось, мне пока неизвестно, – он перестал существовать во второй ипостаси и толкнул уголовный розыск на поиски якобы исчезнувшего слепого. Сейчас он проживает в пансионате и через некоторое время спокойно уедет с деньгами всеми уважаемого администратора. Уедет, и даже тень подозрения не падет на благопристойного гражданина.

– Сдаюсь. – Зотов поднял руки. – Недооценил фантазию Валентина Петровича.

– А если все это правда? – спросила Марина. – Если это правда, то преступника не найдут?

– А вы сомневаетесь?

Марина взглянула на Семина и поняла, что многое, если не все рассказанное, – правда. Мужчины знают что-то большее, но не хотят говорить.

– Успокойтесь, преступника найдут, Марина Сергеевна, – сказал Семин. – Уголовный розыск не попал в ловушку, о чем свидетельствовал визит лейтенанта. Он трижды не очень ловко соврал, слишком напирая на всесоюзный розыск и многое другое. Вы согласны, Михаил Алексеевич?

– Черт возьми. – Зотов встал и расправил плечи. – По-вашему, милиция хочет убедить преступника, что он может спокойно уезжать? Возьмет его с деньгами, то есть с поличным?

– Я считаю так, а вы? – Семин взглянул на часы и встал. – Уже восемь, пора собираться.

– Действительно. – Зотов прошелся по номеру. – Я уже собрался. Вы проводите нас? Ба! – Он посмотрел на всех недоумевающе. – Как мне раньше не пришла такая мысль? Валентин Петрович, если вы так здорово разгадали хитроумный план уголовного розыска, то почему не разгадает преступник? Он не возьмет с собой похищенные деньги, и улик против него не будет.

– Верно, вы абсолютно правы. И знаете, что я решил, Михаил Алексеевич? Я остаюсь еще на неделю, хочется посмотреть финал.

– Оригинальная мысль, Валентин Петрович. За ее оригинальность вы и угостите всех присутствующих ужином. Прочтите вслух, Марина Сергеевна. – Зотов показал на листок, который Марина, забывшись, смяла и бросила на стол.

Все посмотрели на мятый клочок бумаги. Марина взяла его, расправила и прочитала: «Мы остаемся».

Глава 7 ЗАЩИТНЫЕ РЕФЛЕКСЫ

– Я прошу у суда чрезвычайной меры наказания. Я закончил. – Прокурор закрывает лежащую перед ним папку и садится.

Председательствующий объявляет:

– Слово предоставляется адвокату. Прошу.

– Закон обязывает меня, как представителя интересов подсудимого, предложить вашему вниманию все те обстоятельства и доводы, которыми опровергаются возведенные против подсудимого обвинения и смягчается его ответственность. Заранее предупреждаю суд: я не могу облегчить вашу задачу, наоборот, я боюсь ее затруднить.

Адвокат выходит из-за стола.

– Только что мы слышали речь прокурора. Он был справедлив и логичен. И пусть меня не сочтут алогичным, но я, полностью принимая все его доводы, считаю возможным не согласиться с его выбором меры наказания. В своем выступлении хочу ответить моему уважаемому процессуальному противнику. Товарищ прокурор, вы зря отсекали мне возможность искать оправдание обвиняемому в пагубном влиянии его воспитания и сегодняшнего окружения. Я ни слова не скажу о его покойных родителях, школе, комсомольской организации и товарищах. Мой подзащитный шел к своему сегодняшнему положению самостоятельно, сознательно и не находился, насколько мне известно, ни под чьим влиянием. Поэтому он несет ответственность за содеянное единолично.

Речь прокурора – сплав гнева и презрения, гнева и возмущения образом жизни подсудимого.

Не гнев, не презрение, а обыкновенная человеческая жалость наполняет меня с того дня, как я познакомился с делом и жизнью подзащитного. Жалость и боль, потому что с черствостью, цинизмом и равнодушием этого человека может сравниться только его несчастье. Возможно, что в моем выступлении излишне много эмоций, но я не скрываю, что моя цель – причинить вам боль. Когда вам станет больно, нестерпимо больно, когда вам станет жаль обвиняемого, когда вы заглянете в бездну его падения, поймете все его ничтожество и несчастье, то не сможете вынести приговора, которого требует представитель обвинения. Нельзя убить мертвеца!

Компетентная судебно-психиатрическая экспертиза дала заключение о полной вменяемости подсудимого. Я не оспариваю этого заключения. Более того, я уверен, что оносоответствует последнему слову науки. Не уверен, что завтрааналогичный случай наука оценит так же. Грань нормального и ненормального в человеческой психике – область еще не изведанная. Сегодняшние медицина и закон справедливо считают моего подзащитного человеком, полностью ответственным за свои поступки. Но существует еще человеческая логика, к которой я и обращаюсь в своей речи. Каждый человек от природы наделен определенными качествами. Одни имеют музыкальный слух, другие его не имеют. Одни могут любить сильнее, другие от рождения люди сухие и неэмоциональные. В данном конкретном случае мы имеем перед собой человека, который лишен чувства любви совсем. Он никого не любит, совсем никого. У него нет друзей, жены, близкой женщины. Как вы уже слышали, он не любит Родину. Я вас спрашиваю: это нормально? Обвинитель назвал моего подзащитного зверем, но звери живут парами, у них есть инстинкт продолжения рода, привязанности, своеобразная любовь. У моего подзащитного этого нет. Он нормален? Люди рождаются слепыми, и мы не осуждаем их, что они не видят красоты голубого неба. Мы их жалеем. Этот человек не умеет, не может любить. Для него нет понятия добра и зла, он, как слепой, не различает цветов. Вы презираете его? Ненавидите? Простите, я не верю этому.