Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний» - [38]
Посол. Ужасти.
Врач. Вся воля пациента была направлена к произведению выстрела. Но контузия помешала выстрел произвести.
Посол. Вот какая философия. Понимаю. (Звонит.) Товарища Федотова. Ясно, как шоколад.
Врач. И теперь у него раз примерно в год под влиянием какой-нибудь психической травмы — гнева, сильного раздражения — происходит припадок. Понимаете ли: желание выстрелить…
Посол. Ясно, как апельсин.
>Входит Федотов.
Здравствуйте, молодой человек красивой наружности и ловкого телосложения. Красавец, вам надо в больницу.
>Федотов молчит.
Вам надо в больницу, Саня.
Федотов. Да… ччерт его знает! Это пройдет.
Посол. Или пойдите в уборную, запритесь и выстрелите.
Федотов. Все дело в том, Михаил Сергеевич, что мне хочется выстрелить в человека.
Посол. Вот так фунт. Вы мне всех сотрудников перестреляете.
Врач. Товарищ Федотов, вам надо полежать дня три. Это подсознательное. Тут следует надеяться на благотворную помощь сновидения. Вам может присниться, что вы выстрелили в кого-нибудь, и тогда вы будете здоровы, не здоровы, но в общем — здоровы.
[Федотов. Вы предлагаете какой-то идеалистический способ лечения].
Посол. И грубый у тебя вид какой-то, Саня.
Федотов. Да ччерт его знает.
Посол. Ты на улицу не показывайся. Лошади, то есть такси, пугаться будут. Ну, идите. Мое вам с кисточкой.
>Уходит/врач/.
Да! А револьвер-то при тебе? Немедленно сюда. Надо быть идиотом… Клади пушку сюда. А я и стрелять как — забыл. Сто лет не стрелял. Когда тебя контузили, я в штабе дивизии был. В бою при Касторной[92].
>Звонок телефона.
Весь внимание. Пожалуйста. Десять минут свободен. (Занят бумагами.)
Курьер. К вам, Михаил Сергеевич. Я говорю, что приема нет.
Посол. Пусти. Это из Москвы, артистка.
>Входит Леля.
358. 2. 74. Л. 15–16
Тибо, Нантейль — актеры.
Сантиллан, Фукье, Рондель — рабочие.
/Буфетчик/.
Буфетчик. Ее мучили?
Тибо. Да.
Буфетчик. Пытали?
>Молчание.
Господин Тибо, вы слышите вопрос?
Тибо. Что?
Буфетчик. Ее пытали?
Тибо. Я вам прочту. Статья называется так: «Тайна советской интеллигенции в обмен на парижское платье».
>Входит Леля.
1-й Завсегдатай. Актеры пришли!
2-й Завсегдатай. Тибо пришел!
3-й Завсегдатай. Музыки, господа! Музыки!
Тибо. Мы будем репетировать у тебя.
[Буфетчик. Пожалуйста].
Нантейль. Тибо, смотри, салат какой. Давай съедим салату.
Тибо. Дай нам салату.
1-й Завсегдатай. Выпей рюмку, Тибо.
Тибо. И рюмку. Спасибо.
Буфетчик. Нантейль цветет как роза.
>Актеры репетируют. Входит Федотов.
>Входит Леля. Входит Сантиллан. Облава.
358. 2. 81. Л. 73–74
>Рассвет. Дорога. Домики, стена.
>Вдали очертания огромного города.
>Путь фонарщика. Гасит фонарщик фонари.
>Идет по насыпи Леля.
Фонарщик. Куда идешь?
>Леля не отвечает.
Остановись, поболтаем.
>Леля идет, не отвечая.
Глухая идет или мертвая. […Может быть, смерть идет. (Кричит.) За кем идешь, смерть?]
Леля. Кто меня зовет?
Фонарщик. Мертвая заговорила.
Леля. Ты фонарщик?
Фонарщик. А ты хочешь, чтобы я был могильщиком?
>Леля молчит.
Кто ты? День наступает. Мертвые ходят ночью. На рассвете умирают живые. Ты смерть?
>Леля не отвечает.
За кем идешь, смерть?
Леля. Я не смерть.
Фонарщик. А кто ты?
Леля. Нищая.
Фонарщик. Ого, ты хочешь есть?
Леля. Да.
Фонарщик. Значит, ты идешь не в ту сторону.
Леля. А куда мне идти?
Фонарщик. Обратно.
Леля. В город?
Фонарщик. Сегодня все голодные идут в город. Слышишь? Чего тебе одной ходить? Всем вместе веселей. С музыкой. Садись и жди.
Леля. Я должна идти.
>[Удаляется фонарщик. Леля одна. Сидит на камне.
>Из-за стены появляется маленький человечек>в штанах с бахромой. Черные усики, шевелюра.
>Идет вдоль канавы, размахивая тросточкой].
Фонарщик. Куда же идешь?
Леля. В Россию.
>Молчание.
Фонарщик. Эге, старушка. Ты не в своем уме. Тебя, видно, за пьянство и с работы прогнали. Полежи в канаве и протрезвись. Там ромашки цветут, не бойся, и съестного можно найти. А пьяную тебя безработные с собой не возьмут. Они трезвые и строгие. Прощай.
>Фонарщик удаляется.
>Леля стоит. Затем идет, делает несколько>шагов и падает на краю насыпи.
>Вылезает из канавы маленький человечек>в штанах с бахромой, черные усики, шевелюра,>палочка в руке, грубые большие башмаки.
>Садится на камень. В руке старый измятый котелок.
>Рассматривает его под фонарем.
<…>.
Фонарщик. <…> Я потушу фонарь.
Человечек. <…> Подожди. Дай рассмотреть находку. А ну-ка. (Надевает котелок.)
Фонарщик. Вот теперь сразу видно: артист.
>Удаляется фонарщик. Человечек>[вынимает флейту, дует, играет печально и слабо].
>Идет вдоль канавы. Нагибается.
>Лежит Леля. Поднимает Лелю.
Человечек. Шел в канаву, попал в могилу. Искал золото, нашел кость. (Кричит.) Могильщик! Могильщик! Вернись, я мертвую нашел!
Леля (приходит в себя). Кто это? Где я?
Человечек. Это дорога в Валеруа.
Леля. Ночь. Господи, как темно. Телега раздавила мне ноги. Нет, нет. Это показалось, потому что я долго шла. Спасибо. Что бы я делала без ног? Помогите мне подняться. У меня глиняные ноги. Я пойду дальше.
Человечек. Куда?
Леля. Я иду в Россию.
<…>.
Человечек. Все безработные — большевики.
Леля. Я тоже большевичка.
Человечек. Будем ждать безработных здесь. Сядем на камни. Если вы нищая, вам надо беречь обувь. Весну сберечь нельзя, а обувь сберечь можно. Я помогу вам снять обувь. У вас сбиты ноги. Я тоже безработный. Я был артистом.
В начале XX века театр претерпевал серьезные изменения: утверждалась новая профессия – режиссер, пришло новое понимание метафорического пространства спектаклей, параллельно формировалась наука о театре. Разрозненные кружки и объединения пишущих о театре людей требовали институционализации, и в 1921 году на основе Государственного института театроведения была организована Театральная секция Российской академии художественных наук. Эта книга – очерк истории ее создания, нескольких лет напряженной работы – и драматической гибели в месяцы «великого перелома».
Книга о формировании советского сюжета в российской драме 1920-х — начала 1930-х годов основана на обширном материале малоизвестных и забытых отечественных пьес. Увиденные глазами современного исследователя, эти яркие и острые тексты представляют выразительный историко-культурный срез российской жизни тех лет, её конфликтов и героев, теснейшим образом связанных с реалиями нашего сегодняшнего дня.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.