Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний» - [37]
— А вам нравится, когда цветет жасмин?]
358. 2. 73. Л. 20
(Сравнительно поздний вариант. Уже есть Трегубова и Кизеветтер, но Татаров не знаком с Кизеветтером. Сохранен и Барка, который должен убить Марселя Тибо. Татаров украл тетрадь, и Леля отправляется в мюзик-холл, чтобы заработать деньги и выкупить ее. — В.Г.)
<…>.
>Стук. Входит Максимилиан Барка.
Барка. Несколько слов.
>Молчание.
Без свидетелей.
Татаров. Вы должны уйти, Лида.
Барка. Ступайте.
>Трегубова уходит.
Барка. Марсель Тибо приезжает послезавтра. Он везет с собой десять тысяч франков для безработных. Остановится в гостинице Лянтерн. Прислуга в наших руках, лакей и горничная.
Татаров. Где ваш убийца? Известно ли вам, что в Париже гостит советская актриса Гончарова?
Барка. Читал.
Татаров. Я хочу сопоставить эти два имени рядом: Марсель Тибо и актриса Гончарова.
Барка. Ну, стоят рядом. Дальше.
Татаров. Подумайте.
Барка. А?
Татаров. Марсель Тибо поет хвалу новому миру.
Барка. [Русский. Поэт] Репортер, говорите проще.
Татаров. А может быть, этот новый мир и поистине прекрасен?
Барка. Русский, русский, не надо отвлеченностей. Я не понимаю.
Татаров. Есть люди, которые верят Марселю Тибо. Он говорит, что в России рай.
/Барка./ Послезавтра он будет убит.
Татаров. Я услышал голос, который кричит о том, что в России — ад.
Барка. Голос этой приезжей?
Татаров. Да.
Барка. Купите его.
Татаров. Я его украл (тетрадка).
[Барка. Браво!]
>Стук.
Жена? Рано.
Леля. Это я, Гончарова.
>Барка. Голос звонкий.
Входит Леля. Татаров садится в кресло.
Татаров. Что случилось, госпожа Гончарова?
Леля. Я принесла платье обратно.
Татаров. Почему? Оно вам не нравится?
Леля. Мне просто не нужно.
Татаров. Может быть, вам отказали в мюзик-холле «Глобус»?
Леля. Нет, это все ерунда. Пожалуйста: вот платье. И отдайте мне расписку.
Татаров. Вы собирались на бал.
Леля. Нет, я не пойду. Я увлеклась.
Татаров. Почему не сверкнуть на балу?
Леля. Потому что советской актрисе не подобает сверкать на буржуазном балу.
Татаров. Разве вы так преданы советской власти?
Леля. Я не понимаю вашего вопроса. Конечно, предана.
Татаров. Несмотря на ее преступл/ения?/
Леля. Я не знаю никаких преступлений советской власти.
Татаров. Я вам могу прочесть их список.
>Достает тетрадку. Встает, поворачивается,>идет на нее. В руке тетрадка.
Леля. А!
>Молчание.
Татаров. Где же чекист, который берег вашу святость?
Леля. Вы украли!
Татаров. Вы служите тем, кто украл у меня родину.
Леля. Это не я писала.
Татаров. Лжете. Один почерк на расписке и здесь. Я опубликую оба документа.
Леля. Я вас прошу, верните мне это!
Татаров. Это будет стоить десять тысяч франков.
Леля. У меня нет таких денег!
Татаров. Достаньте. Заработайте. Идите в мюзик-холл. Сыграйте сцену из «Гамлета».
Леля. У вас нет сердца.
Татаров. Спросите у расстрелянных, как дело у них обстоит с сердцами.
Леля. Хорошо. Отлично. Я принесу вам деньги.
Татаров. Завтра.
Леля. Хорошо. Я сейчас пойду в мюзик-холл. Ничего страшного. Подумаешь!
>Уходит энергично.
>На пороге встречается с Кизеветтером.
>Сцена. Кизеветтер видит. Столбенеет.
>Леля уходит.
Кизеветтер. Кто это был? А? Кто был здесь? А?
Татаров. Красавица из страны нищих.
/Кизеветтер./ Нет! Ты отвечай! А! Ты слышишь? Кто это был здесь?
Татаров. Невеста твоя.
>Выходит Барка.
<…>.
Барка. Не поворачивайтесь, чтобы не видеть моего лица. Это исполнитель?
Татаров. Да.
Барка. Эпилептик. Отчего не лечитесь? Если он убьет, скажут, что убил безумец.
Татаров. [Его имя не будет фигурировать в протоколе. Он будет только фактическим убийцей.] Он убьет за кулисами. А на сцене будет фигурировать другой убийца.
Барка. Не получится убедительно. Нам нужно убийство — протест, а не убийство — (текст не дописан. — В.Г.)
Татаров. Он убьет за кулисами. А на сцене будет фигурировать другой убийца.
Барка. Кто?
Татаров. Елена Гончарова.
[Барка. Браво. Кем вы были в России?
Татаров. Адвокатом. В старой России вы служили в суде?]
Барка. (нрзб) Сообщите ему, что он должен делать в подробностях.
Татаров. Да!
Барка. Запомните. Он должен в вестибюле отеля спросить лакея, которого зовут Энлантин. Как вас зовут, неизвестный?
Кизеветтер. Меня зовут Дмитрий Кизеветтер.
Барка. Дмитрий Кизеветтер, послезавтра в отеле Лянтерн вы получите десять тысяч франков. Вечером того же дня вы уедете в Африку, в Конго. Передайте ему кинжал.
>Вынимает кинжал. Татаров берет у Барки кинжал и>передает Кизеветтеру. Кизеветтер берет кинжал.
>Молчание.
Кизеветтер. Если вы так могущественны, что я не имею права видеть вашего лица, то сделайте так, чтобы я еще раз мог увидеть ту, которую я ждал всю жизнь.
/Татаров./ Ты ее увидишь. Послезавтра в отеле Лянтерн.
Барка. Колоть надо в горло.
Кизеветтер. Я не хочу!
>Бросается на Барку. Тот ударом кулака>сваливает его с ног.
>Занавес.
358. 2. 76. Л. 60–62 об.
Посол. Вот так штука капитана Кука! Ничего не понимаю Расскажите, что с ним происходит.
Врач. Это явление, в общем, редкое, но довольно частое.
Посол. Я весь — внимание.
Врач. Товарищ Федотов старый фронтовик.
Посол. Знаю.
Врач. Он был много раз ранен. Не много, но, в общем, много. И, кроме того, он был контужен.
Посол. Знаю.
Врач. И это бывает. Товарищ Федотов был контужен в тот момент, когда собирался выстрелить из револьвера. То есть вот так: он готов был нажать курок, а в это время разрыв неприятельскою снаряда.
В начале XX века театр претерпевал серьезные изменения: утверждалась новая профессия – режиссер, пришло новое понимание метафорического пространства спектаклей, параллельно формировалась наука о театре. Разрозненные кружки и объединения пишущих о театре людей требовали институционализации, и в 1921 году на основе Государственного института театроведения была организована Театральная секция Российской академии художественных наук. Эта книга – очерк истории ее создания, нескольких лет напряженной работы – и драматической гибели в месяцы «великого перелома».
Книга о формировании советского сюжета в российской драме 1920-х — начала 1930-х годов основана на обширном материале малоизвестных и забытых отечественных пьес. Увиденные глазами современного исследователя, эти яркие и острые тексты представляют выразительный историко-культурный срез российской жизни тех лет, её конфликтов и героев, теснейшим образом связанных с реалиями нашего сегодняшнего дня.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.