Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний» - [22]
358. 2. 71. Л. 36–39
(Набросок воображаемого диалога Лели с Филипповым, который слушает Костя. — В.Г.)
— Вы удивительно говорите.
— Вы сказали: Чаплин. Кто он?
— Трагик.
— Как вы говорите? А кто был первый трагик?
— Как — первый?
— Когда возникал театр.
— Не знаю. Никто не помнит этих имен.
— А значит, Чаплин последний? Я хочу сказать, последний трагик в прошлой культуре?
— Если подходить так…
— Если культура эта обречена на гибель, то последний.
— Ну, вот. Вы говорите, что никто не помнит имен первых артистов старого мира. Так? Кто же вы такая? Вы и есть первая актриса.
— Где я первая актриса?
— Первая актриса нового человечества.
— Дурак, Костя. Слишком высокопарно. Не похоже на Филиппова. Не похоже.
/Леля./ Я знаю, кто я.
— Кто?
— Я память.
— Чья ты память?
— Ничья. Нет. Как ты сказал? Новое человечество?
<…>.
Это слишком. Нет, иначе… новая молодежь, поколение… Я память нового поколения.
— Нельзя так сказать: память поколения… Это значит память о поколении.
— Неважно. Я говорю память в том смысле, что значит — поколете помнит.
— Что оно помнит? Гамлета?
— Да.
— Как можно помнить то, чего не знаешь?
— Вот именно. Для них я память о том, чего они не знают… О Шекспире… Вот мое призвание… Понимаешь? Стоять между двумя культурами… Вот так… На подмостках… И меняться в лице… Пожалуйста… Я говорю меняться в лице в переносном смысле… или нет, в буквальном… накладывать грим, надевать парики… Гамлета… Федры… Юлии… Мне трудно быть гражданином нового мира. Всем нам трудно… Не скрывайте, не притворяйтесь… Все ложь! Не верю ни одному вашему слову. Все мы живем двойной жизнью.
— Не расписывайся за всех.
— Молчите! Я ваша совесть.
— Никто не уполномачивал тебя.
— Неважно. Вот я и говорю. Не знаю, где мой путь. Сзади? Спереди? Ни там, ни там… У меня третий путь.
— Где? В воздухе?
— В воздухе… [В холодном во…] Пути нет. Я стою неподвижно.
— Где ты стоишь?
[Вы стоите во фраке.] А вашего Бетховена? Знают?
— Нет.
— И моего Шекспира не знают.
— Дура вы, дура, Леля. Мы с вами самые счастливые артисты мира.
Вы играли сегодня Гамлета.
— Здорово сыграла.
— [Я завтра буду дирижировать Девятой симфонией.] Сегодня кой-кому уже стало известно, что был такой Шекспир, драматург… что где-то в культуре есть Гамлет, принц датский. Леля, вы новому человечеству показали Гамлета. Гордитесь… Я не лгу… Слушаете меня?
— Лжете! Вам нужно другое.
— Что?
— [Артист должен быть сво] Вы хотите, чтобы поняты были тонкости. Искусство — это деталировка.
— Это тоже Жорж Санд сказала?
— Я хочу, чтобы ценили меня равные… Вы понимаете… Путь артиста — это одинокий путь нищего, который разбогател… Слушайте меня… Когда наступает юность того, кто станет артистом…
358. 2. 71. Л. 33–35
Семенов. Это вас, Гончарова. Идите… идите… Вот как принимают…
>Гончарова, Лаэрт, король>и королева возвращаются на сцену.
Актер. Она притворяется равнодушной, а сама лопается от гордости.
Семенов. Тише!
>Актеры возвращаются.
Вот видите… Овацию вам устраивают, а вы жалуетесь.
Гончарова, Леля. Всю эту бурю я отдам за один хлопок знатока.
Актер. Довольно играть, мадам. Спектакль окончился.
Леля. Пошел вон, дурак. Какая у тебя морда страшная! Ты что — пил в уборной?
Актер. Не говори со мной тоном деспота. Я такой же актер, как и ты. Когда уедешь за границу, там будешь строить из себя гения.
Леля. [Отчего вы все ненавидите меня?] До свидания, деточки. До свидания. До свидания, Сашенька, до свидания, Степан Михайлович, я уезжаю, Леля Гончарова уезжает за границу… Всем подарки привезу, твоей невесте. Саша, привезу кофту…
Актер. Теперь нет невест…
Леля. Вот!
358. 2. 70. Л. 18
Звонок телефона.
— 2-ой государственный театр. Слушаю. Здравствуйте, товарищ Филиппов. Да, да, только что окончился. Мы вас ждали. Через десять минут.
<…>.
— Сапоги жмут — а тут жди. Подлец Егоров, сапоги какие сшил. Слушай, я не толстая, нет? А ну, я пройду. Противно быть женщиной. Сережка пьяный. У тебя страшная морда. Водку пил? Я тебе привезу из-за границы жилет. Вам гримировальные краски. Всем привезу подарки. Фу, как я устала. Но я сегодня здорово играла. Правда, здорово? Алло! 22–16. Кино «Уран»? Окончился сеанс? Ага, спасибо. Сейчас придет Костя. Почему все замолчали, когда /я/ произнесла имя Кости?
358. 2. 71. Л. 27
Никогда в жизни не завидовала, не униж/алась/
<…>.
Леля. Кто мой учитель? Где? Нету меня учителя, который мог бы похвалить меня. [Зачем мне быть артисткой?] Я здорово играла? Буря? Это овация, правда? Идем раскланиваться.
>Уходит с группой.
Лиза. [Я умираю от зависти. Неужели я никогда не буду великой артисткой?] Я тоже могу сыграть Гамлета Слушайте, Александр Степанович, когда Гончарова уедет за границу, [дайте мне] я буду дублировать Гамлета
358. 2. 70. Л. 9
[Лиза. Гончарова умничает. Ненавижу Гончарову].
<…>.
Хохлов. Цветы кому?
Лиза. Гончаровой.
Хохлов. Так оставьте здесь.
Лиза. Но без меня не передавайте. Это от меня цветы. Я сама хочу передать.
[Артист (сверху). Она влюблена в Гончарову. У нас нездоровые /отношения./]
358. 2. 70. Л. 2
/Леля./ Наша жизнь окончилась, Сашенька. Ах, что стало с моей жизнью! Подумай: всю жизнь я мечтала стать актрисой… Я думала: нет у меня таланта, я дура, ничтожество. Я мечтала, заносилась, падала, отчаивалась. Оказалось, что талант у меня есть, я стала актрисой; оказалось, что я умею мыслить, что я не дура, что я умнее многих, — и что же происходит теперь?
В начале XX века театр претерпевал серьезные изменения: утверждалась новая профессия – режиссер, пришло новое понимание метафорического пространства спектаклей, параллельно формировалась наука о театре. Разрозненные кружки и объединения пишущих о театре людей требовали институционализации, и в 1921 году на основе Государственного института театроведения была организована Театральная секция Российской академии художественных наук. Эта книга – очерк истории ее создания, нескольких лет напряженной работы – и драматической гибели в месяцы «великого перелома».
Книга о формировании советского сюжета в российской драме 1920-х — начала 1930-х годов основана на обширном материале малоизвестных и забытых отечественных пьес. Увиденные глазами современного исследователя, эти яркие и острые тексты представляют выразительный историко-культурный срез российской жизни тех лет, её конфликтов и героев, теснейшим образом связанных с реалиями нашего сегодняшнего дня.
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
Статья напечатана 18 июня 1998 года в газете «Днепровская правда» на украинском языке. В ней размышлениями о поэзии Любови Овсянниковой делится Виктор Федорович Корж, поэт. Он много лет был старшим редактором художественной литературы издательства «Промінь», где за 25 лет работы отредактировал более 200 книг. Затем заведовал кафедрой украинской литературы в нашем родном университете. В последнее время был доцентом Днепропетровского национального университета на кафедре литературы.Награжден почётной грамотой Президиума Верховного Совета УРСР и орденом Трудового Красного Знамени, почетным знаком отличия «За достижения в развитии культуры и искусств»… Лауреат премий им.
Ранний период петербургской жизни Некрасова — с момента его приезда в июле 1838 года — принадлежит к числу наименее документированных в его биографии. Мы знаем об этом периоде его жизни главным образом по поздним мемуарам, всегда не вполне точным и противоречивым, всегда смещающим хронологию и рисующим своего героя извне — как эпизодическое лицо в случайных встречах. Автобиографические произведения в этом отношении, вероятно, еще менее надежны: мы никогда не знаем, где в них кончается воспоминание и начинается художественный вымысел.По всем этим обстоятельствам биографические свидетельства о раннем Некрасове, идущие из его непосредственного окружения, представляют собою явление не совсем обычное и весьма любопытное для биографа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предисловие известного историка драмы Юрия Фридштейна к «Коллекции» — сборнику лучших пьес английского драматурга Гарольда Пинтера, лауреата Нобелевской премии 2005 года.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.