Юрий Данилович: След - [75]

Своевольное смещение его ставленника стало ощутимым ударом по непререкаемой власти ака-Ногая, но тогда ему ничего другого не оставалось, как сделать вид, что и он благословляет на власть Тула-Бугу. Впрочем, он не терял надежд и его подчинить своему влиянию.

Не тут-то было. С первых дней молодой хан начал править жёстко и безо всякой оглядки на могучего крымского соседа. Конечно, это не могло понравиться старому лису. Меж тем и другим год от года утверждалась и росла ненависть, перешедшая в открытую борьбу. В конце концов Беркевичи решили Устранить опасного темника.

Однако изряден на козни был старый Ногай! Он тайно связался с царевичем Тохтой, который в ту пору как раз ввязался в спор с братом за власть. Видать, взошли брошенные предусмотрительной, мудрой рукой зерна сомнения, давшие гроздья раздора. Ака-Ногай поклялся возвести на трон Тохту, коли Тохта поможет ему свалить Тула-Бугу. Что ж, Тохта был не против.

Долго искали, как устранить хана. Но кто ищет, тот находит. Причём путь, избранный Ногаем, был настолько изощрён и коварен, что обезоружил бдительность подозрительного Тула-Буги. Ногай просто-напросто льстиво и подло обманул его мать.

«Ах, пришла пора старости, - плакал он, - я прекратил споры, я хочу залечить вражду истинным согласием… сын твой, мол, молод, а я могу быть полезен ему, и для того хочу встретиться с ним, но непременно без войск, чтобы не было крови… подскажи ему, хатум, верный путь к миру!»

Кто же не хочет мира? А тем более мать.

И Тула-Буга, поверив в чистосердечность Ногаевых намерений, из уважения к матери, однако напрочь забыв об осторожности, отправился на свидание с почтенным акой в сопровождении лишь небольшого отряда, скорее свиты, состоявшей из самых близких ему людей.

Чего и добивался Ногай. Разумеется, в условленном месте отряд Тула-Буги был окружён и немедленно перебит.

Сколько стоит великая власть?

Разве не стоит она одной головы, даже если то голова брата?

Впрочем, одной головой не обошлось. Тохта поступил не по летам мудро: Тула-Буге, Алгую, Тагруджу, Куту-гаку, Кадану, Малагану, Абаке, Анбуке, Кунчеке - всем сыновьям Тарбу и Менгу-Тимура переломили хребты. Тохтай хотел жить и править спокойно, а потому не оставил в живых никого, кто мог бы претендовать на престол.

По сю пору иногда слышал он по ночам странный хруст - так хрустели под пальцами шейные позвонки его братьев.

Разумеется, Тохта всегда помнил о том, кому обязан властью, и не было на земле более ненавистного хану человека, чем Ногай. Что делать, не только правителям, но и всякому, возвысившемуся хоть на вершок, не больно-то хочется сознаваться в том, что он кому-то обязан своим возвышением. Да ведь и Ногай не уставал напоминать своему новому ставленнику его же собственные слова:

«Дай мне, ака, ханаат, и пока жив, буду подвластен тебе и не стану выходить из пределов угодных тебе…»

Долго сохраняться такое положение вещей, разумеется, не могло, и лишь только Тохта вполне утвердился на троне, он начал хлопотать о войне со своим благодетелем. А кто хлопочет о войне, тот её получает.

Словом, если оставить подробности, шесть лет тому назад шестидесятитысячное войско Тохты встретилось с войском Ногая в битве при Куканлыке, неподалёку от Чёрного моря. Некоторое преимущество было на стороне Тохты, однако ещё неизвестно, как бы сложилась битва, если бы сам Ногай не сплоховал, допустив непростительную ошибку. Он обратился за помощью к магумеданам-хулагидам, извечным врагам Джучиева дома. Более того, заявил, что готов стать подданным Хулага Газана!

Монгол, чингизид, потомок того, кто беспощадно истреблял магумедан, того, кого сами магумедане называли не иначе как Проклятый, попросил у них помощи! Да видало ли когда-нибудь Вечно Синее Небо такого бессовестного отступника?

Этого Ногаю не простили даже самые верные сторонники. Накануне сражения тридцатитысячный отряд под водительством монгольских вождей Маджи, Сангуя, Утраджи, Акбуя и Тайги оставил Ногая и перешёл на сторону золотоордынского хана. Это и предрешило исход битвы.

А самого Ногая, к слову сказать, вздел на копьё русский воин из Тохтоева войска. Вот так. Можем же, когда захотим!

На том и закончилась первая ордынская замять, пошатнувшая некогда неколебимые устои царства Джучи.

* * *

Когда Тохта убил своих братьев, ему было двадцать, когда поквитался с Ногаем - тридцать, теперь он взошёл в срединную, зрелую пору - ему минуло тридцать пять.

Лицо его жёлто, как глина, узкие, обманчиво сонные глаза прикрыты тяжёлыми веками, тускло блестящие, чёрные, как воронье крыло, волосы стянуты позади в косицу, в ухе серьга, ни бороды, ни усов, по-бабьи голые щёки лоснятся, будто помазаны жиром. В самой осанке, во всяком его движении - неторопливом и плавном, величие и покой человека, познавшего в этом мире всё и ни в чём не нашедшего наслаждения.

Равно расположенный ко всем верам, ко всем народам, да и просто ко всем добрым людям Гюис ад-дин Тохта, прозванный Правосудным, ныне должен решить, кто станет первым из князей в Русском улусе. Да есть ли ему какое дело до того, кто будет править в этом забытом милостями Вечно Синего Неба, да и не самом обширном улусе его великой империи?