Юрий - [17]

В конце концов Фотий вырвал-таки у Юрия обещание, что войны тот не начнет ни в коем случае и возникший спор окончит мирными переговорами, ради чего, тотчас по отъезде Фотия, посылает своих бояр Бориса Галичского и Данила Чешка на Москву. Это все, чего Фотий сумел добиться от князя Юрия, и потому отъезжал он, недовольный ни переговорами, ни самим собою, хотя внешне оба, князь и митрополит, и соблюли все уставные нормы торжественных проводов, благословения города и князя, поднесения даров митрополиту и его спутникам…

Посланцы Юрия прибыли на Москву почти сразу за Фотием и после новых споров и обсуждений заключили мир на том, что окончательное решение о том, кто будет великим князем Владимирским, отлагалось до решения ордынского царя, на волю которого и будет перенесен спор дяди с племянником.

«И докончаша мир на том, что князю Юрью не искать княженья великого саму, но царем. Которого царь пожалует, тот будет князь Великий Владимирский и Новугороду Великому и всея Руси и крест на том целоваша».

Дальнейшие действия, чьи бы то ни было, властно остановила черная смерть.

«А с Троицина дни почат мор быти на Москве, и пришел от немей во Псков, а оттоле в Новгород, также и поиде до Москвы и на землю русскую».

Звонили колокола. И вновь по дорогам множились трупы бредущих из веси в весь странников.

В мае умер Иван Михайлович Шверок, посхимившись под именем Иева и передав престол сыну Александру. Волна смерти захлестывала страну – Псков, Новгород Великий, Торжок, Тверь, Волок, Дмитров, Москва – вымирали города и селения. Черная смерть растекалась по стране. Мычала в хлевах недоенная скотина, лишившаяся умерших хозяев, плакали грудные дети рядом с охолодевшими трупами своих матерей. Книгочии выискивали в хартиях древности описания сходных бедствий, толковали о небесных знамениях, наказаниях за грехи, тем паче, что черная не щадила никого. И князья умирали столь же часто и неотмолимо, как и меньшие, как и последние бедняки. В течение года мор вывел почти все княжеское гнездо детей Владимира Андреича Храброго.

Оставшиеся в живых стояли со скорбными лицами, не приближаясь ко гробу – жуткий запах гнили, не перебиваемый ни запахом ладана, ни медовым ароматом горящих свечей, тек по княжей палате, так же, как он тек по хоромам горожан и хижинам черни. Замер торг, замерла посадская жизнь: мало кто рисковал пройти по пустым улицам, и верховой конь одинокого всадника шарахался от неприбранных там и сям почернелых трупов, которые собирали и сносили к общим скудельницам монахи пригородных монастырей.

Сейчас, верно, и пожелай того Юрий или Софья – никакие ратные силы не рисковали бы выйти в поход. Казалось, Господь казнит и казнит за неведомые грехи несчастную русскую страну, грозя выморить ее полностью, лишая сил – но и враги не рисковали вступать в чумные пределы, грабить бесхозное, ничье добро, несущее в себе черную смерть.

Коса смерти, пройдя на сей раз мимо Лутониной деревни, краем – только краем! – коснулась Острового, выкосив сразу едва ли не половину жителей деревни, и Сашок, вдосталь изведавший чумной смерти вокруг себя на Москве, тут оказался на высоте своего нового звания, совокупил растерянных селян, заставил, бережась и окуривая любую вещь дымом, похоронить трупы и сжечь, не трогая, вещи и утварь погибших – сумел-таки остановить мор в Островом и даже с крысами начал беспощадную борьбу, объясняя селянину, что крысы паче всего переносят «черную».

– Словно Наталья Никитишна! – услыхал он однажды ненароком по своему адресу сказанные слова, и сердце обожгло радостью. Ведал, что сравнением с покойной госпожой может гордиться паче всего иного… На исходе зимы, на санях, не останавливая нигде, сторонясь бродяг и объезжая объеденные волками трупы, съездил в Загорье, выяснив, что «черная» миновала деревню на этот раз стороной. Но Лутоня лежал, ушли, окончились силы. Лутоня умирал не от «черной», а от старости, и верная Мотя с братом ухаживали за ним. Лутоня поглядел на Сашу мутно, покивал, выслушав рассказ об Островом, выговорил на прощание:

– Чести родовой не урони! Ты ноне один остался, и Наталья Никитишна вот, и Иван Никитич, дедушка твой, в могиле. – Не докончил, пожевал губами, слабо махнул рукой. – Поди, и меня не узришь боле!

Сашок, с закипающими слезами, склонился к старику, облобызал его – понимая, что без этого старого крестьянина, без его полновесного мнения не был бы он ныне ни сыном боярским, ни владельцем Острового, а мыкался бы в рядах «подай-принеси», ежели не погиб бы новою волной моровой смерти. Невеселая получилась поездка! Хотя и отрада была, что «черная» на сей раз пощадила, обошла стороной его новых родных.

О Юрии, о борьбе за престол в этот раз не говорили вовсе. Не до того было. Смерть отодвинула в сторону заботы власти: эфемерные и неважные перед лицом массовой гибели русичей, которой все не видать и не видать конца!

И только Витовт, невзирая на мор, не прекращал своих завоевательных походов на Русь, стараясь подчинить себе теперь Русский Север, богатые вечевые республики, дабы затем, как полагали многие, обрушиться на Москву.