Юрьев день - [28]
– Наденем и выйдем.
Крышки были яркими, алыми и как раз по голове. Они прошли проходную, и дежурный не заметил, но за проходной наткнулись на Главного. И тот холодно спросил:
– Это что за маскарад?
И велел ведущему записать фамилии.
Глава 12
Свои расчёты Маэстро решил доложить на госкомиссии. Там все вынуждены выступать, и он доложит. Он и Славку просил:
– Не забудь меня включить на госкомиссию. Не забудешь, Слав?
– Включим, – отбивался Славка, – включим. Ты, надеюсь, посчитал уже снос.
– Посчитал.
– Тогда нельзя не включить.
– Опять шуточки, – сердился Маэстро. Ему нужно было знать определенно.
А Славке хотелось поставленной точки, последних торжественных слов. Точно без них в их полигонной симфонии отсутствовал заключительный аккорд.
Перед Госкомиссией в МИКе появился Главный. Он бывал в МИКе теперь много раз.
Он уселся за маленький столик, за которым обычно дежурил пожарный расчет. Сидел молча, задумавшись, и никто не осмеливался подойти. Вокруг него всегда существовала дистанция, которую не осмеливались нарушать без нужды. Испытатели, чувствуя на себе его взгляд, работали сосредоточенней.
Молчание Главного было условным. Оно могло закончиться в тот самый момент, как только острый его глаз заметит любую оплошность. Причем, неважно, касалась ли она штепсельных разъемов или умения держать отвертку или гаечный ключ.
Испытатели, обычно не замечавшие, кто у них за спиной, работали идеально четко, а начальник участка сборки и ведущий инженер были наготове, ожидая вопросов и решений, которые могли последовать каждый миг.
Площадка с тесёмочным ограждением напоминала теперь киносъемочную. С утра это сходство дополняли юпитеры, расставленные киношниками. Но Главный приказал их убрать: они мешали на площадке, и теперь киносъемочное оборудование стояло около носителя, в стороне. Станция, когда убрали технологические провода, стала похожа на снежную бабу в шутовском колпаке. Грудь ее была заляпана красным – крышками оптических датчиков, да вместо рук с метлой растопырила она лопасти солнечных батарей.
Маэстро сидел за пультами так, что Главный не видел его. Забрался он сюда, разыскивая инструкцию, и теперь, чтобы выбраться по лабиринту, среди окружающих станцию пультов, ему нужно было пройти мимо Главного. Он не был ни сборщиком, ни испытателем, ни телеметристом, которые, как паук паутину, тянули полупрозрачные ленты из своих пультов, и на сборочно-испытательной площадке, если смотреть формально, делать ему было нечего.
Маэстро сидел за станцией, на воображаемой линии, соединяющей Главного, станцию и его. Он уже прочел инструкцию, которую взял в зал один из испытателей, и думал: как бы ему выбраться, чтобы занять место в конференц-зале? Мимо Главного идти не хотелось. Хватит того, что засветились нынче с крышками-касками.
В конференц-зал он заходил накануне. Зал был невелик, выкрашен под потолок в зеленый цвет, на стенах его висели портреты Ленина и Маркса. Он обошел тогда длинный стол с зеленой скатертью, вытягивающийся во всю длину зала, поднялся на трибуну и с её высоты посмотрел «глазами выступающих», начертил и стер меловые линии на тонконогой грифельной доске. Он представил себе этот зал полным и всё деловое и праздничное представление, венчающее работу в МИКе и предваряющее старт.
«Его выслушают. Обязаны. И занесут в протокол. Но для начала следует попасть в этот зал». Сидя теперь за станцией, он представлял, как человек за человеком зал заполняется приглашёнными и решал: «А, может, подойти к Главному? Нет, он не станет рисковать».
В этот момент Главный поднял голову, подозвал руководителя сборки и начал что-то говорить ему. Маэстро тотчас выбрался из угла и, описав большую дугу, с центром у столика Главного, хотел ретироваться, но Главный заметил и подозвал.
– Вы почему без халата? Что у вас за вид? Вы куда собрались, на работу или на танцы?
Словом, случилось то, о чем рассказывали потом в разных вариантах. Правда, Маэстро попытался что-то изложить: про окна старта, и Главный спросил:
– Баллистик?
– Нет, – мотнул головою Маэстро.
Сомнение Главного росло.
– Советовался с баллистиками?
– Не советовался.
– Откуда ты?
Как это всё-таки непрофессионально звучит. Он выглядит школьником, советующим как строить ядерный котёл.
Всё быстро закончилось. Маэстро вышел из зала опустошенный, не соображая, что к чему. На лестнице ему встретился ведущий со списком приглашенных.
– Послушайте, Зайцев, – остановил он Маэстро, и ни одно, даже мимолетное чувство не отразилось на его лице. – Вам можно не приходить на госкомиссию. Решили собраться в узком кругу, – доверительно, стараясь подсластить пилюлю, произнёс он.
При этом ведущий покивал: мол, что поделаешь, такова жизнь. И это было противней всего. Затем, увидев ещё кого-то на лестнице, он отвернулся и заговорил уже с ним. Маэстро больше не существовал для ведущего: исчез, испарился, аннигилировал.
«Нужно разыскать Славку, – подумал Маэстро. – И куда он запропастился?» Он побежал вниз по лестнице, мимо картины с целящимся охотником. Подумал при этом, что он и сам вроде этого охотника: вечно целится и не попадает в цель. Спустился в коридор МИКа, заглянул в буфет и подсобную комнату, сбегал даже в курилку на свежем воздухе, во дворе возле фонтана. Славки нигде не было.
В наши дни хочется дополнить библиотеку приключенческой познавательной литературы Жюля Верна. О чём обязательно бы написал в наше время для подростков этот замечательный писатель-фантаст? Несомненно, он бы не пропустил тему космоса. «Остров надежды» восполняет этот пробел и написан для подростков о приключениях в космосе.
60-е годы прошлого столетия. Молодой специалист после института распределён в ракетно-космическую фирму С.П. Королёва. Воспитанный в стиле индивидуального творчества, он попадает в муравейник коллективного труда. В книге беды и напасти, и радости работы пионерского периода космонавтики.
Защита докторской диссертации шефом героя повествования показалась ему событием огромной важности, мерилом канонов нравственности кафедры «Боеприпасов», истоком грядущих перемен. Во времена перестройки всё переменилось по-своему.Однако минувшие события не утратили значения в жизни героя повествования. Узел сюжета, завязанный во время защиты диссертации, развязался вдали от прежних мест, в столице Америки.
«Сюжет в центре» – этой шифрованной фразой сообщалось об успешном фотографировании обратной стороны Луны. Это книга воспоминаний, рассказ о космической отрасли взглядом изнутри.Астрономическое сообщество в канун космических стартов считало заатмосферные полёты абсолютной чепухой. К полётам спутников и человека в космическом пространстве не была подготовлена и широкая общественность. в это время за высоким забором секретной фирмы в Лихоборах молодая команда Б. Раушенбаха работала над проектом фотографирования обратной стороны Луны.
Полтора века назад появилась сказка математика Ч. Доджсона (Л. Кэррoллa) «Алиса в стране чудес». В отличие от обычных сказочных выдумок профессор математики рискнул отразить в ней идеи и представления науки второй половины XIX века. С тех пор материала, накопленного наукой, хватило бы на создание не одной подобной книги. Чем не удивительны, например, тайны микромира с его загадочными противоречиями, с его дерзким наступлением на так называемый здравый смысл. Отсутствие представлений и образов в этой области затрудняет понимание микромира даже взрослыми читателями, а между тем они составляют физические основы нашего мира.Известно, что восприятие сложных идей зависит от того, как рано мы начали с ними знакомиться.
Время перестройки. Секретная ракетно-космическая фирма лишается обычного бюджетного финансирования и чтобы выжить вынуждена продавать услуги космических полётов и экспериментов в космосе. В перестройку обычные ограничения сменились немыслимыми возможностями. Прежде последние стали первыми, невыездные подключились к международному сотрудничеству с французами и действуют запретными прежде методами.Старые кадры специалистов не в силах перестроиться. Они – носители знаний, но не приемлют нового ведения дел. Герой повести с его научным подходом в контактах с французами хочет отыскать и сформулировать всеобщую формулу красоты, но постепенно приходит к мысли, что красота для него – «лучше не высовываться».
Роман «Непотерянный рай» дополнит и несколько расширит представление советского читателя о современной польской прозе, заставит его задуматься над многими важными в жизни каждого человека проблемами.Повествуя о любви художника Анджея к молодой девушке Эве писатель стремится к психологической точности, к многогранности в изображении чувств, верит, что любовь, если она полна и истинна, должна быть свободна от эгоизма.
Все события, описанные в данном пособии, происходили в действительности. Все герои абсолютно реальны. Не имело смысла их выдумывать, потому что очень часто Настоящие Герои – это обычные люди. Близкие, друзья, родные, знакомые. Мне говорили, что я справилась со своей болезнью, потому что я сильная. Нет. Я справилась, потому что сильной меня делала вера и поддержка людей. Я хочу одного: пусть эта прочитанная книга сделает вас чуточку сильнее.
"И когда он увидел как следует её шею и полные здоровые плечи, то всплеснул руками и проговорил: - Душечка!" А.П.Чехов "Душечка".
Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.
Эта книга – сборник рассказов, объединенных одним персонажем, от лица которого и ведется повествование. Ниагара – вдумчивая, ироничная, чувствительная, наблюдательная, находчивая и творческая интеллектуалка. С ней невозможно соскучиться. Яркие, неповторимые, осязаемые образы героев. Неожиданные и авантюрные повороты событий. Живой и колоритный стиль повествования. Сюжеты, написанные самой жизнью.
В книгу замечательного польского писателя Станислава Зелинского вошли рассказы, написанные им в 50—80-е годы. Мир, созданный воображением писателя, неуклюж, жесток и откровенно нелеп. Но он не возникает из ничего. Он дело рук населяющих его людей. Герои рассказов достаточно заурядны. Настораживает одно: их не удивляют те фантасмагорические и дикие происшествия, участниками или свидетелями которых они становятся. Рассказы наполнены горькими раздумьями над беспредельностью человеческой глупости и близорукости, порожденных забвением нравственных начал, безоглядным увлечением прогрессом, избавленным от уважения к человеку.