Юрбен Грандье - [11]

Благодаря этому документу роли действующих лиц переменились: Миньон из обвинителя стал обвиняемым, однако, чувствуя у себя за спиной сильную поддержку, в тот же день набрался наглости, пришел к бальи и заявил, что ни он сам, ни Грандье не подлежат его суду, так как, являясь священнослужителями епископства Пуатье, могут быть уволены только своим епископом. Затем, протестуя против жалобы Грандье, в которой тот обозвал его клеветником, он выразил готовность отправиться в духовный суд, дабы продемонстрировать, что никакие допросы ему не страшны, после чего добавил, что, дескать, вчера он поклялся на святых дарах в присутствии прихожан, явившихся на мессу, в том, что до этого дня он действовал, движимый не злобой к Грандье, а любовью к истине и ради вящей славы святой католической веры. Обо всем этом бальи составил акт и в тот же день уведомил о нем Грандье.

После 13 октября, когда демоны были изгнаны в последний раз, в монастыре воцарилось спокойствие, которое, однако, отнюдь не усыпило бдительности Юрбена: он слишком хорошо знал своих врагов, чтобы полагать, что они на этом остановятся, и когда бальи упомянул о наступившей передышке, Грандье ответил, что монахини зубрят новые роли, дабы с еще большим усердием продолжить спектакль. И действительно, 22 ноября Рене Манури, врач монастыря, пригласил одного из своих коллег по имени Гаспар Жубер вместе с другими городскими медиками посетить двух монахинь, которых опять стали одолевать злые духи. Но оказалось, что Манури обратился не по адресу: доктор Жубер, человек искренний и честный и враг всяческих мошенничеств, не захотел участвовать в этом деле без ведома судебных властей и отправился к бальи, чтобы выяснить, не по его ли распоряжению он был приглашен. Бальи ответил отрицательно и, вызвав Манури, поинтересовался, с какой стати тот позвал Жубера; Манури заявил, что привратница монастыря в испуге прибежала к нему домой и сообщила, что двум одержимым еще хуже, чем обычно, и что Миньон, их исповедник, просит его и других врачей города поспешить в монастырь.

Узрев в этой затее очередные козни против Грандье, бальи тотчас же вызвал его и предупредил, что накануне из Шинона вновь прибыл Барре, дабы опять заняться изгнанием дьяволов. К тому же, добавил он, по городу прошел слух, что в сестру Клару и настоятельницу снова вселились бесы. Ничуть не удивившись и не огорчившись, Грандье с обычной презрительной улыбкой ответил, что узнает в этом руку своих недругов и в случае необходимости вновь будет на них жаловаться, а зная о беспристрастности бальи, просит, чтобы тот вместе с врачами и судейскими тоже отправился в монастырь и присутствовал при изгнании дьяволов, дабы, если признаки одержимости будут налицо, монахини были помещены в разные комнаты и допрошены по отдельности, но не Миньоном и Барре, против которых он питает столь обоснованное подозрение. Бальи вызвал королевского прокурора, и тот при всей своей нелюбви к Грандье был вынужден высказать свое мнение, о котором мы еще расскажем, после чего немедленно послал в монастырь письмоводителя с приказом выяснить у Миньона и Барре, одержима ли еще настоятельница дьяволом. В случае положительного ответа чиновнику было велено объявить священникам, что производить изгнание бесов тайно им запрещено и что они должны, когда соберутся приступить к экзорцизму, предупредить бальи, чтобы он мог присутствовать вместе с чиновниками и врачами по своему усмотрению; кроме того, им следует выполнить требование Грандье относительно разделения одержимых и предоставить возможность допросить их другим, не вызывающим подозрений лицам. В противном случае священники будут наказаны. Выслушав приказ, Миньон и Барре ответили, что не признают за бальи права вмешиваться в это дело: вызванные вновь заболевшими настоятельницей и сестрой Кларой, недуг которых заключается в одержимости злыми духами, они до сего дня занимались изгнанием последних по поручению епископа Пуатье, а поскольку срок, данный им на выполнение этого поручения, еще не истек, они будут продолжать свое дело, сколько и когда сочтут нужным; впрочем, продолжали Миньон и Барре, они сообщили этому достойнейшему прелату, что он может приехать сам или послать кого-либо, дабы официально подтвердить факт одержимости, которую люди светские и недоверчивые склонны считать обманом и иллюзией, принижая тем самым славу католической веры и самого Господа. Тем не менее они не могут помешать бальи и другим чиновникам, равно как врачам, посетить монахинь, пока не пришел ответ от епископа, которого они ждут завтра; монахини впустят их, если захотят, но сами они выражают свой протест, не признавая за бальи права быть судьей в вопросах, являющихся предметом ведения духовного суда, и запрещать им выполнять распоряжения вышестоящих иерархов.

Письмоводитель передал этот ответ бальи, и тот решил дождаться либо приезда епископа, либо новых его распоряжений и отложил посещение монастыря до следующего дня. И вот наступило утро, но ни о самом епископе, ни о его посланце ничего не было слышно.

Бальи отправился в монастырь, однако внутрь его не пустили; он терпеливо подождал до полудня и, видя, что из Диссе никто так и не появился, дал ход второй жалобе Грандье, в которой тот просил, чтобы Барре и Миньону было запрещено допрашивать настоятельницу и прочих монахинь в целях очернить Грандье или кого-либо еще. В тот же день этот приказ был доведен до сведения Барре и одной из монахинь, которой было поручено передать его остальным. Барре, ничуть не смутившись, продолжал твердить, что бальи не имеет права запретить ему выполнять волю своего епископа, и заявил, что отныне станет изгонять дьявола лишь в присутствии духовных особ, не прибегая к помощи невежд, которые своим неверием и нетерпеливостью постоянно нарушают торжественность, необходимую для процедуры такого рода.