Юные орденоносцы - [4]

— Друг Толькин, — снова зашептал Вовка в щелку ставни.

Из дома вышла старушка. Пропуская Вовку в комнату, она ворчала:

— Стреляют и стреляют… Житья никакого нет. Из-за речки наши палят. И немцы своих пушек возле понаставили. На Октябрьской стоит какой-то шестидульный анчихрист, на Сенной площади орудия длинные в небо глядят.

«Зенитки, — сообразил Вовка. — Надо запомнить».

Где-то рядом взорвался снаряд.

— Иди-ка ты к Тольке в погреб, — заволновалась старуха. — Шарахнет, будешь знать.

В погребе было темно.

Минут пять Вовка всматривался в темноту, прежде чем увидел своего друга, который лежал на соломе и сладко спал под одеялом. К нему под бочок прилег и Володя.

— Толька, проснись ты, — начал тормошить он мальчишку, ткнув пальцем в бок.

— Не коли, — спросонья забормотал тот и открыл глаза.

Узнав Вовку, обрадовался и тут же пояснил:

— А мне приснилось, что меня немцы колют штыком…

— Я тебе кабачков принес, — сообщил Вовка.

— У нас свои есть, — сонно ответил приятель.

Разговор дальше не клеился.

— Давай лучше на улицу пойдем, — предложил Вовка, — там пушки стреляют. Ух, как интересно!

— Пойдем! — живо согласился друг и сбросил с себя одеяло. — Надоели, собаки. Житья нет.

Уже было утро. Солнце светило вовсю. Изредка то там, то здесь рвались снаряды.

— Не боишься? — спросил Вовка.

— Я ничего не боюсь, — хвастливо заявил Толька и выпятил грудь, как петух. — Теперь хана немцам. Наши идут.

— Тогда помоги мне в одном деле, — предложил Вовка.

— В каком?

— Понимаешь, встретил я вчера учителя на улице, а он мне и говорит, что после войны наш город музеем будет, — начал сочинять юный разведчик, — где штаб немецкий был, где пушки у них стояли — везде дощечки потом повесят. Вот нам и нужно эти сведения собрать…

— Музей, это хорошо, — недоверчиво согласился Толька и, немного подумав, добавил — Обманываешь ты, наверное, меня…

— Зачем же мне тебя обманывать… — нарочито обиделся Володя.

— Я сразу догадался, кто ты такой, — вымолвил вдруг Толька. — Партизанишь, да?

Вовка испуганно замахал руками, боясь разгласить военную тайну, он, быстро оглянувшись, слезливо стал убеждать:

— Нет, что ты! Я теперь бродячий… Мать потерял, родных нет…

— Меня не обманешь. Дай честное пионерское, — прошептал Толька.

Вовка промолчал. А Толька уже горячо упрашивал:

— Я никому не скажу. Ты не бойся… И в разведку с тобой пойду. Я храбрый. А в подвал меня бабка загнала…

Вовка молча пожал руку приятелю. Через несколько минут мальчишки уже шныряли по городу, высматривая, где находятся замаскированные батареи врага. Немцы не обращали на маленьких оборвышей никакого внимания. Они не догадывались, зачем один из ребят таскает с собой длинный кабачок. А Вовка делал на нем ногтем отметки, которые мог расшифровать только он один.

К вечеру пошел дождь. Он лил беспрестанно, мелкий, как из сита. Нужные сведения были уже собраны, и юный разведчик решил не сидеть больше ни одной минутки, пробираться к огородам, где в условленном месте должен встретиться с сержантом Левашевым. Простившись с Толькой, он юркнул в дырявый забор и исчез.

— Ква, ква! — тихо подал сигнал Володька. Ответа нет. Присел в высокую лебеду, притаился. Сердце колотится, почему-то радостно и хочется улыбаться. Это от удачной разведки распирает грудь ребячья радость.

— Ква, ква! — послышалось недалеко.

— Ква, ква! — ответил Володька.

Картофельная ботва зашевелилась, и из нее показалась голова сержанта.

— Все в порядке? — тихо спросил Володька.

— Порядочек. Но где ты пропадал?

— Там, где и вы. Разведку делал…

— Идем, голова садовая. Левашев уже у лодки.

— Тогда пошли!

Когда разведчики были уже около плавней, немцы начали стрелять в небо осветительными ракетами. Несколько секунд от них было светло, как днем, а когда они гасли, становилось так темно, что не было видно друг друга.

— Я с закрытыми глазами найду, где наша лодка спрятана, — шепнул Вовка.

…Та-та-та! — заговорил где-то сзади на обрывистом берегу пулемет…

Громовым раскатом ответило с противоположного берега орудие. И снова тишина.

Обратно переправиться было труднее. По плавням стреляла минометная батарея. Осколки шуршали над головой, шлепаясь в воду, шипели, как змеи. Пришлось разведчикам плыть рядом с лодкой, держась рукой за борт. Так менее опасно.

Вдруг откуда-то с окраины города застучал крупнокалиберный пулемет. «Фить, фить», — посвистывали пули над головой. Видимо, гитлеровцы нащупали переправу разведчиков, но темнота не позволяла им вести прицельный огонь.

— Ух ты, перец с чесноком! — выругался Вовка, подражая командиру, — по руке что-то царапнуло…

— Держись, сынок, — ласково проговорил Левашев, — скоро уже…

Подплыли к темной стенке камыша. Наконец-то берег.

— Свои, что ли? — раздался в темноте знакомый голос.

— Свои, — ответил сержант.

Выйдя из воды, он первым делом попросил закурить. В кулаке Фомы вспыхнул огонек зажигалки, и сержант жадно вдохнул махорочный дым.

— Посветите сюда, — попросил Вовка и протянул руку.

Сержант приблизил лицо и увидел темную струйку крови, стекающую с локтя Володи.

— Взял я тебя на свою голову… — сказал он. — Бинт, скорее…

О чем говорили дальше, Вовка не помнит. Очнулся он в деревенской хате, где разместился полковой медпункт. Туго перевязанная рука ныла. У изголовья сидел подполковник Лепешкин. Лоб в испарине, лицо мрачное.